– Не забыл казарму, служивый? – искренне обрадовался фельдфебель.

– Сергеич, будь добр, выйди на минутку. Мне с ним с глазу на глаз поговорить хочется.

– Так вы, Георгий Евгеньевич, кричать будете – я за перегородкой все равно услышу.

– Во дворе погуляй. Воздухом подыши.

С патриархальными отношениями было покончено. Фельдфебель понял это и вытянулся.

– Слушаю, ваше благородие.

Когда замолкли его шаги, офицер сел за стол и предложил Спиридонову.

– Садись.

Спиридонов долго устраивался на стуле так, чтобы меньше болели руки – ноги. Офицер один за одним бросал на стол георгиевские кресты.

– Полный бант. Твои?

– Чужие б не таскал.

– Зачем они тебе? Ты же коммунист.

Вопрос насчет своей принадлежности к партии большевиков Спиридонов разъяснять не стал.

– А ты, я вижу, из студентов. Знаешь, что такое полный бант? Твой барбос… Спиридонов хотел кивнуть на перегородку, кивнул и привился от боли. – Твой барбос, надо полагать, уж второй десяток по казармам. И, на взгляд, не трус. Сколько у него георгиев-то?

– Два.

– Ну, один за то, что доносил во время. А один – за дело. Один! А в банте их четыре.

– Гордишься ими?

– Я собой горжусь, студент.

– А помирать и кавалеру страшно.

– Не хочу я помирать, студент. Так точнее будет.

Офицер поднялся.

– Ты меня, видимо, обидеть хочешь. Так ведь слово «студент» – не обидное слово. Ладно, поговорили.

Встал и Спиридонов.

– Зови своего барбоса.

Офицер подошел к окну и, крикнув: «Сергеич!» – сказал, наконец, то, что мучило его все время:

– Ты с Сиверсом Ростов брал?

– Было дело.

– Значит, это был ты. Шел но улице победитель– красный командир. А навстречу шел бывший студент. Я, я шел! Был победитель пьян и наряден. Ты, Ты! Я еще удивился тогда: с чего бы это красные новую форму ввели, с аксельбантом. Подошел поближе – не аксельбант это, а сопля. Неудачно высморкаться изволил пьяный победитель.

– Спиридонов сморщился, скрипнул зубами.

– Поддых бьешь, гад.

– Ты это был?

– Я. Позор жизни моей это.

– А я из-за того аксельбанта погоны надел.

* * *

Гасил краски день. Серело. Темнело. Спиридонов вышел на крыльцо, вдохнул широко, старательно огляделся. Двор – как двор, опоганенный случайным военным постоем. Ограда из слег, к ограде привязаны кони – один тот, офицерский, белый. Два солдатика у ворот, с винтовками. И улица, пустынная деревенская улица, взбиравшаяся на близкий холм.

– Солдатешки у тебя какие корявые, – сказал он, не оборачиваясь.

– Елецкая мобилизация, – стыдливо признался фельдфебель и ткнул Спиридонова в спину дулом нагана. – Иди, иди!

– В баню, что ль? Так она нетоплена. Елецкие говоришь? – Спиридонов, не торопясь, спустился по ступеням. Шагнул вниз и фельдфебель. Спиридонов точно уловил момент его неустойчивости и упал спиной ему в ноги. Всей своей тяжестью фельдфебель рухнул через Спиридонова. Поймав его за ногу, Спиридонов слегка дернул ее и фельдфебель неловко, головой ткнулся в дубовую колоду, лежавшую перед крыльцом. Одним движением Спиридонов вырвал из ножен шашку.

Солдатики смотрели на него.

– Нот я нас! – замахнулся на них Спиридонов, и они испуганно отпрянули.

Рубанул шашкой повод, взлетел на белого, воткнул в конские бока каблуки (шпоры и портупею с него сняли). Только на вершине холма услыхал свист пуль. До лесу было менее версты. Поймал стремена, лежа на шее коня, нашел концы повода, связал.