Прежде всего она посмотрела на левую руку, которая была ближе к седовласому. С ней все было в порядке. Но тогда откуда этот жуткий скрип где-то прямо у нее перед лицом? Ах да, это стеклоочистители скребут по сухому стеклу. Иссерли поспешно выключила их.
«Бросай все. С этим покончено», – подумала она.
– А вы женаты? – спросила Иссерли, вдохнув поглубже воздух.
– Еще один подходящий вопросик! – воскликнул седовласый, чуть не вскочив при этом с сиденья. – Женат ли я? Женат ли я? Дайте-ка мне подумать. – Его глаза горели таким пламенем, что казалось, он вот-вот взорвется. – Что ж, судя по всему, я был женат, – заключил он наконец с грубоватым весельем, словно признавая ошибку, которая дорого ему обошлась. – Целых двадцать два года. Не считая последнего месяца.
– Вы развелись? – гнула свою линию Иссерли.
– Судя по всему, судя по всему, – сказал он, подмигивая так часто, словно страдал нервным тиком.
– Ничего не понимаю, – удивилась Иссерли. У нее начинала болеть голова. Атмосфера в машине становилась невыносимой от запаха псины, проникавшего всюду, как радиация психического напряжения и сияние внезапно пробившегося сквозь облака полуденного солнца.
– А вы любили кого-нибудь? – внезапно спросил ее водсель.
– Я… я не знаю, – ответила Иссерли. – Сомневаюсь.
Надо срочно или впрыснуть ему икпатуа, или высадить. Сердце Иссерли отчаянно колотилось, а желудок спазматически сокращался. Откуда-то сзади доносился громкий рев: бросив взгляд в зеркало заднего вида, Иссерли убедилась, что за ней, нетерпеливо виляя из стороны в сторону, следует гигантских размеров кэмпер. Иссерли посмотрела на спидометр и с ужасом увидела, что едет со скоростью тридцать пять миль в час – жутко медленно даже по ее собственным стандартам, – и тогда прижалась еще ближе к обочине дороги.
– Дело 8 том, что я любил свою жену, – объяснил пахнувший псиной водсель. – Я любил ее очень сильно. Она была всем моим светом. Как в песне Силлы Блэк.
– Прошу прощения?
И как раз в тот момент, когда кэмпер, навалившись всей своей тенью на «тойоту», принялся обгонять ее, водсель громко и раскованно запел:
– «Она была всем моим светом, моей ночью, моим днем. Она была всем моим светом, моим дыханьем, моим огнем. И если нашей любви больше не-е-ет, то для меня уже кончился све-е-ет!»
Он замолчал так же неожиданно, как и запел, и снова уставился на нее, осклабившись во весь рот, но при этом по его седой щетине текли слезы.
– Уловили мою мысль?
У Иссерли уже раскалывалась голова, но она тем не менее направила машину поближе к середине шоссе.
– Вы случайно не находитесь под воздействием наркотиков, изменяющих сознание? – спросила она.
– Почему бы и нет? – снова подмигнул он. – Ферментированный картофельный сок польского производства. Устраняет боль, устраняет последствия боли, и все удовольствие – за шесть фунтов сорок девять пенсов. Сексу, правда, не способствует. Как и беседам – они приобретают несколько односторонний характер.
Шоссе А-9 просматривалось на несколько сотен ярдов в обе стороны. Кэмпер, увеличивший скорость, уже находился на полпути к горизонту. Иссерли положила палец на рычажок икпатуа. Ее сердце на этот раз билось не так часто, как обычно, – зато она чувствовала такую тошноту, словно ее могло вырвать в любую секунду. Она набрала полные легкие пропахшего псиной воздуха и сделала последнюю попытку подстраховаться.
– А кто смотрит за вашей собакой, когда вы путешествуете автостопом?
– Никто, – поморщился седовласый. |