Катриона убьет его, если он еще хоть на минуту задержится. Само по себе это не так уж и страшно, но ведь она ему спать ни минуты не даст – вот в чем беда. Если достать бензина, то переночевать можно и в машине, а к Катрионе отправиться утром. Или проспать в машине все выходные, днем сидеть и пить пиво в «Маленьких поварятах», а в понедельник утром поехать на работу. Блестящая мысль, ведь верно? Верно?

Эта девчонка за рулем не обидится на него, если он откинет голову назад на пару минут и подремлет, ведь не обидится? К тому же собеседник из него еще тот. 'Туп, как пробка», – все время говорит ему Катриона.

Кстати, а почему пробка обязательно должна быть тупой? Пробки разные бывают, ведь верно? Верно?

Иссерли кашлянула, чтобы привести Курносого в чувство. Кашлять она умела не очень хорошо, но именно поэтому время от времени практиковалась, чтобы добиться убедительных результатов.

– А, что? – вскинулся тот. В темноте его налитые кровью глаза и курносый нос придавали ему сходство с какой-то всполошенной ночной зверушкой.

– Чем вы занимаетесь? – спросила Иссерли. Перед тем, как задать этот вопрос, она выдержала минутную паузу, надеясь, что автостоп щи к тем временем с вожделением взирает на нее, но сдавленный храп убедил ее в том, что он снова задремал.

– Я лесоруб, – ответил Курносый. – Лес валю. Уже восемнадцать лет бензопилу из рук не выпускаю. И все еще руки-ноги на месте! Ха! Ха! Ха! Недурно сказано, ведь верно? Верно?

Он положил пальцы на панель перед собой и пошевелил ими – очевидно, чтобы показать, что у него их по-прежнему десять.

– У вас богатый опыт, – заметила Иссерли. – Вас, наверное, знают в любом лесном хозяйстве.

– Да. – Курносый закивал головой так энергично, что при каждом кивке его подбородок разве что не ударялся в грудную клетку. – Они только меня завидят и со всех ног улепетывают. Ха! Ха! Ха! К жизни надо с юмором относиться, ведь верно?

– Вы хотите сказать, что им не нравится, как вы работаете?

– Они говорят, что у меня с чувством времени плоховато. Заставляю деревья ждать слишком долго, ясно? Всегда опаздываю, опаздываю, опаздываю – такой уж у меня характер. О-паз-ды-ва-ю… – И голова его снова начала клониться вниз, так что каждый подчеркнутый слог звучал все тише и тише, пока голос его совсем не умолк.

– Это несправедливо! – нарочито громко заявила Иссерли. – Значение имеет лишь то, хорошо ли вы справляетесь с работой, по-моему, а вовсе не когда вы на нее приходите.

– Добрые слова, добрые, – ухмыльнулся лесоруб, не поднимая глаз. Иссерли видела, как медленно расправляется клочковатая растительность на его макушке.

– Итак, – воскликнула Иссерли, – вы в Эддертоне живете?

И вновь он вскинулся и сказал:

– А, что? В Эддертоне? Нет, там моя девчонка живет. Она мне все волосы на заднице выщиплет.

– А где вы живете?

– Неделями в машине сплю, иногда в гостиницах останавливаюсь. Работаю по десять дней кряду, бывает даже почти по две недели. Летом выхожу на работу к пяти утра, зимой – к семи. По крайней мере, должен выходить…

Иссерли уже совсем собралась вновь растормошить его, как он внезапно очнулся сам, поерзал в кресле, а затем пристроил щеку на подголовник, словно это была подушка. Затем он подмигнул ей и пробормотал с усталой, кривой улыбкой на лице:

– Пять минуток, всего пять минуток.

Удивленная, Иссерли замолчала на целых пять минут.

Ее удивление стало еще сильнее, когда ровно через пять минут он дернулся, открыл глаза и посмотрел на нее мутным взглядом.