С тех пор прошли долгие годы, и вот она снова очутилась здесь, в сопровождении одного из самых богатых холостяков мира, который сгорал от нетерпения поделиться с ней какой-то тайной. Для описания подобной ситуации подходило разве только слово «невероятно».

Клетки выглядели более мрачными и тесными чем во время ее первого визита: деревянные балки потускнели и стали серыми, проволока покрылась грязью, а местами ее вообще не было видно под темным слоем экскрементов и какой-то неопознаваемой дряни. И, разумеется, само поголовье водселей, наполнявшее пеналы, увеличивало общее впечатление скученности своим резким запахом, блестящими в свете ламп телами и влажной атмосферой, насыщенной спертым дыханием, вырывающимся из множества глоток. Всего на нижнем уровне находилось более трех десятков водселей, и это оказалось для Иссерли настоящим потрясением – только сейчас она поняла, как интенсивно работала все это время.

Несколько еще не поднятых наверх месячных водселей сбились в кучу шумно дышащей плоти, в которой было трудно различить, где кончается одно и начинается другое мясистое тело. То там, то здесь возникали спазматически сокращающиеся руки и ноги, словно пытавшиеся вырваться на свободу из тюрьмы коллективного многоголового организма. Жирные маленькие головки водселей были неотличимы друг от друга, они торчали из массы тел, словно щупальца морского полипа, и их подслеповатые глазки глупо моргали от яркого света. Трудно было поверить, что, если выпустить на волю этих водселей, у них найдутся силы и желание бежать.

Под ногами у месячных водселей толстая колючая соломенная подстилка блестела от темных жидких экскрементов, свидетельствующих о том, что процесс откорма завершился. Их обширный кишечник был полностью очищен от всего, что могло причинить малейший вред людскому пищеварению: чужеродные микробы были изгнаны, все до одного, и заменены отборными человеческими бактериями. Водсели цеплялись друг за друга, словно это могло их спасти. Сегодня в стойле оставалось четыре особи: еще вчера их было пять, а позавчера – шесть.

На другой стороне чисто выметенного прохода водсели, находившиеся на ранних стадиях откорма, апатично сидели на корточках, каждый на своей собственной соломенной подстилке. Разделив свободную площадь пола в соответствии с какой-то только им доступной инстинктивной арифметикой, они держались особняком друг от друга, хотя разделяло их при этом зачастую не более нескольких сантиметров. Они бросали злобные взгляды на Иссерли и Амлиса, некоторые при этом осторожно жевали новую, незнакомую пищу, другие скребли пальцами поредевшие и клочковатые волосы, третьи сидели, прикрыв сжатыми кулаками свои изувеченные гениталии. Несмотря на то, что они еще слегка отличались друг от друга внешним видом и окрасом, их будущее постоянно находилось у них перед глазами в пеналах на другой стороне прохода. Они медленно шли навстречу своей участи, навстречу своему естественному предназначению.

В конце прохода три поступивших самыми последними водселя стояли, навалившись на проволочную сетку, и отчаянно жестикулировали.

– Нг! Нг! Нг! – кричали они.

Амлис Весс помчался на эти звуки, размахивая великолепным хвостом, торчавшим между двух тугих, покрытых шелковистым мехом ягодиц. Иссерли медленно и осторожно последовала за ним. Она надеялась, что операция по удалению языка у этих водселей была выполнена со всей тщательностью. То, чего Амлис не знал, не могло ему повредить.

Оказавшись на расстоянии длины тела от ограждения, Иссерли была до полусмерти напугана каким-то предметом, брошенным в ее сторону изнутри клетки. Предмет этот с громким звуком ударился в проволочную сетку и выгнул проволоку наружу. На какой-то миг, в течение которого Иссерли чуть не вырвало от страха, ей показалось, что ограждение не устояло, но потом сетка вернулась на свое место, а водсель бросился на пол, завывая от ярости и разочарования. Изнанка его открытого рта была черной – последствие прижигания электрическим током корня удаленного языка; кончики его усов покрывала белая пена.