Но будто ее это волновало?

Посмотри на меня, она посылала свои мысли мужчине. Посмотри на меня…

И он посмотрел.

Его глаза скользнули по ней мельком… но потом вернулись. По всему телу Пэрадайз пробежал заряд тока, и она…

В спортзале разом погас свет.

Стало темно.

Хоть глаз выколи.

***

В это время, в клинике Хэйверса, Марисса бы упала, не прислонись она к стеклянной стене.

Особенно когда наблюдала, как ее брат натягивал белую простыню на застывшее лицо женщины.

Дражайшая Дева-Летописеца, она не была готова к гнетущему безмолвию смерти… к тому, как по приказу Хэйверса все остановились, сигнал тревоги выключили, все попытки были прекращены, и жизнь покинула тело женщины. Она также не была готова наблюдать, как убирают оборудование, которое поддерживало ее жизнь: одну за другой вытаскивали трубки из груди, руки и живота, а потом сняли схемы, следящие за показателями сердца. Последними убрали компрессионные гетры с ее худеньких ног.

Марисса быстро заморгала, наблюдая за нежными руками медсестер. Они были аккуратны с пациенткой после ее смерти, так же, как и при жизни.

Когда персонал начал расходиться, Мариссе хотелось поблагодарить женщин в белых халатах и скромных скрипучих тапочках. Пожать им руки. Обнять.

Но Марисса оставалась на месте, парализованная ощущением, что не должна была стать свидетелем этой смерти. Здесь должна быть ее семья, подумала она. Боже, как же отыскать ее родных?

— Мне так жаль, — сказал Хэйверс.

Марисса уже собиралась спросить, о чем он сожалеет… когда поняла, что он обращался к своей пациентке: ее брат склонился над кроватью, положив руку на плечо, укрытое белой простыней, его брови были низко сведены над очками в роговой оправе.

Выпрямившись и отступив назад, он поднял очки и, казалось, стер слезы с глаз… но, повернувшись к ней, он был предельно собран.

— Я позабочусь, чтобы с ее останками поступили должным образом.

— Что ты имеешь в виду?

— Она будет кремирована с соблюдением ритуала.

Марисса кивнула.

— Я хочу забрать ее прах.

Хэйверс кивнул в ответ, и когда они договорились, что она заберет останки следующим вечером, Марисса ясно ощутила, что ее время на исходе. Если она не уберется подальше от брата, от этой комнаты, от тела и от клиники… она сломается прямо на его глазах.

А это недопустимо.

— Прошу меня извинить, — перебила она. — У меня остались неотложные дела в «Убежище».

— Разумеется.

Марисса посмотрела на тело женщины, рассеянно замечая красные пятна на простыне — несомненно в тех местах, откуда удалили трубки.

— Марисса, я…

— Что? — произнесла она устало.

В напряженной тишине она вспомнила то время, что провела, злясь на него, ненавидя его… но сейчас она не могла вызвать эти эмоции. Она просто стояла перед своим родственником, в позе, не выражавшей ни силу, ни слабость.

Дверь открылась, а штору снова отдернули. Медсестра, которая не участвовала в реанимации, заглянула внутрь.

— Доктор, мы готовы в четвертой.

Хэйверс кивнул.

— Спасибо. — Когда медсестра скрылась, он обратился к Мариссе: — Прошу меня извинить. Я должен…

— Позаботься о своих пациентах. Во что бы то ни стало. В этом твое призвание, и ты в этом хорош.

Марисса покинула палату, и спустя секунду сомнения, вспомнила, что ей налево. Было легче сохранить обладание и надеть маску в открытом пространстве, когда она направилась в зону приема пациентов… и все смотрели на нее, будто персонал успел обменяться слухами.