— Имеются, имеются! — закивала консьержка. — Только у Коли отец временный — то он есть, то его нету. Все равно как свет в нашем подъезде — то потухнет, то погаснет…

— Это как? — спросила я удивленно.

— А так — два месяца он дома сидит, а два месяца на каком-то перроне работает…

— На перроне?! — переспросила я. — Он что — железнодорожник?

— Зачем железнодорожник? Нефтяник он!

— Нефтяник? Тогда, может быть, не на перроне, а на нефтяной платформе?

— Во-во, на платформе! На нефтяной платформе в самой Африке! Какая только разница — на перроне или на платформе? По мне, так хоть на полустанке! Главное дело, что деньги он получает несусветные. И мало того, когда не работает, дома сидит, — такие же деньги ему идут! Он дома спит или, к примеру, полку на кухне приколачивает — а ему страшные тыщи капают. Вот умеют же некоторые так устроиться!.. А тут сидишь круглые сутки в этой стеклянной коробке, бдишь, как собака сторожевая, — и все за копейки!..

— Ну, я смотрю, вы не очень-то бдите! — Я выразительно взглянула на газету с кроссвордом, но моя собеседница сделала вид, что не поняла намека.

Прежде чем уйти, я задала последний вопрос из дяди-Васиного списка:

— А вы случайно не знаете, у этих… Пустышкиных и Сковородкиных, у них гаражей нету?

— У Сковородкиных? — переспросила тетка. — Это какие такие Сковородкины? Не знаю никаких Сковородкиных! Нету в этом доме никаких Сковородкиных и в соседних тоже!

— Ну как же! Вы только что про мальчика Петю говорили, который иностранными словами обзывается!

— Так это никакие не Сковородкины, а Сковородниковы! И гаража у этих Сковородниковых нету, зачем им гараж? У них и машины-то нет. У них из транспорта только Петькин велосипед и хозяйственная сумка на колесиках, с которой в магазин ходят…

— А у Пустышкиных? У них-то машина наверняка имеется!

— А как же, — консьержка кивнула. — У Пустышкиных, у них целых две машины. У отца Колиного, который на перроне работает… тьфу, то есть на платформе… у него такая здоровенная машина, прямо как автобус похоронный, и тоже черная. Джип называется. А у мамаши — своя машинка, маленькая такая, зеленая. Это зачем же людям целых две машины? Нашим людям две машины без надобности!

— А гараж? — не сдавалась я. — Гараж у них есть?

— И гараж есть, — солидно кивнула тетка. — Хороший такой гараж, кирпичный, прямо как дом. Только мать Колькина свою машину туда не ставит, она ее на стоянке держит около дома, говорит, ей так удобнее. А в гараже этот… джип похоронный стоит, пока сам хозяин в Африке своей загорает…

Я подробно расспросила консьержку про расположение гаража Пустышкиных и только после этого отправилась домой к дяде Васе.

Мой шеф стоял в прихожей перед зеркалом и мрачно разглядывал свое лицо. За время моего отсутствия лицо его не претерпело заметных изменений и подходило только для того, чтобы играть живого мертвеца в каком-нибудь малобюджетном фильме ужасов.

У ног дяди Васи расположился Бонни.

Он тоже был разукрашен зеленкой, но не очень по этому поводу огорчался.

Я пересказала Василию Макаровичу все, что удалось узнать у консьержки.

Он неохотно оторвался от созерцания своего лица и прошествовал в кухню. Там налил себе чашку чаю, достал из буфета сухарь с маком, обмакнул его в чай и только тогда заговорил:

— Теперь понятно, как к Пелагее Петровне попадали записки от похитителей и почему никто не видел того, кто эти записки приносил.