|
Бегает туда-сюда по коридору и топочет, топочет! Будто ей плевать на благочинность. А я был смирным мальчиком. У нас с папаней разговор короткий: сиди тихо, говно, и луч-ше за шкафом. Я поэтому очень удивился такому грохотанию. И что ее не колотят за это. Моя мать ей говорит: «Золотко, дытынко, куды ж ты бижыш? Взмокреешь, як ота гуска!» А та заливается: «Это не я, это моя радость хочет бегать!» …Я, знаете, может, и всю свою жизнь перепахал, потому что она была перед глазами. Сво-бодная, дикая… другая! Может, я так стремился избыть свое пугливое детство, выкорчевать его из себя, раздавить, как червяка… Да… Смешно, а я ведь так разволновался, когда вы позвонили и предложили встретиться… Подумал: вдруг что-то нашли, вдруг… какие-то новости. Хотя что уж там – четыре года прошло, чему там найтись… Но я, убейте, не понимаю, не по-ни-маю!!! Положим, тело исчезло… Но мотоцикл, мотоцикл ведь не рыбка, чтоб в океан уплыть! А?! Он же, блядь, желе-е-езный! Его что – рыбы съели?! Дельфины его одолжили – покататься?! …Извините… Все в порядке. Месье… не волноваться! Все о’кей… все о’кей… Бывает… Потерял управление… Так надеялся услышать от вас что-нибудь новое… А пиво – коварная штука, господин Керлер… господин Роберт Керлер, это просто удача, что вы по-русски говорите. Прямо не знаю, что бы я иначе делал… Волком бы выл… Да, а пиво… его пьешь, как воду, а потом оно тебе ду-шу выворачивает… Лучше уж сразу чего покрепче хлобыстнуть. Я вот точно знаю, что сегодня с этого пива хрен усну. Буду лежать, как бревно, в темноту пялиться, а закрою глаза – она, пятилетняя, по коридору топочет, прямо из зеркала мне навстре-чу выбегает: лоб вспотевший, рот зубастый, и от хохота аж звенит вся: – Это не я, не я! Это моя радость хочет бегать! 4 Вот крупным планом две игрушки. Первая: Дюймовочка. Таинственная пленница железного цветка. Для того, чтобы вызво-лить ее кисейный образ из темницы, надо нажимать и нажимать до онемения большого пальца пятачок металлического шприца. Пружина приводит в действие круг, лепестки на нем раскры-ваются, начинают с натужным жужжанием вращаться быстрее, быстрее, сливаясь в мерцающую пелену. А сквозь нее видна сидящая внутри малютка из невыносимо грустной, несмотря на сча-стливый конец, сказки Андерсена… Она ждет, подогнув невидимые озябшие ножки под красной юбкой. Ведь только прекра-тишь давить на пружину, как цветок вновь скрывает узницу. Скорее, скорее освободить ее! Ото-гнуть железные, тупо захлопнутые лепестки! Но сломанный цветок являет бездарно раскрашенную болванку пластмассовой куколки. И сколько ни ломай очередную купленную папой игрушку в надежде обнаружить внутри цветка настоящую Дюймовочку, там оказывается все то же: пшик, дешевка. Вторая игрушка – акробат на турнике. Приводится в движение – как швейная машинка Полины – поворотом бокового рычажка. Синий костюм, целлулоидная физиономия с идиотской, но отважной улыбкой. Этот молодчик открыт всем и каждому и готов крутиться с утра до вечера, пока у тебя рука не устанет. Рычажок неутомимо повизгивает. Акробат поднимается на вытянутых руках, кувырк – и он уже под перекладиной, и вновь готов к рекордам. – Нюта-а-а, ты б трошки видчепылася вид тои железяки визгучей! Это новая нянька Христина, племянница дворничихи Марковны. Она приехала из Пирново и села Марковне на шею. Нюта представляет, как, выйдя из вагона, Христина мгновенно вскакивает верхом на шею Марковне и погоняет, погоняет, свесив толстые ноги ей на грудь. Христину папа придумал позвать, чтоб она подменила «нашу дорогую Полину», пока той режут в больнице живот и достают оттуда какие-то камни. Христина огромная снизу, с маленькой глупой головой. |
