|
От этих слов я хотел потом отказаться, когда начнется что-то посерьезнее этого слушания. Я рассчитывал, что если вначале я выдам такую глупость, а потом одумаюсь и буду утверждать совсем другое, то вторая история будет звучать как чистейшая правда, а если мы с Корой начнем петь в унисон с самого начала, в этом сразу заподозрят сговор. Но теперь я решил вести себя иначе. Я хотел выглядеть ничтожеством с самого начала. Раз я не был за рулем, кем бы я ни был, обвинить меня не могли. Чего я боялся, так это обвинения в обдуманном убийстве, которое мы совершили на самом деле. Достаточно какой-нибудь мелочи, и с нами было бы кончено. Но если меня с самого начала все будут считать ничтожеством, то тогда не должно случиться ничего страшного, меня никто не заподозрит. Чем большим ничтожеством и пьяницей буду я в их глазах, тем меньше это будет похоже на убийство. Полицейские взглянули друг на друга, а коронер оглядел меня как сумасшедшего. Они же слышали, что меня вытащили из-под заднего сиденья. – Вы уверены, что вы вели машину? – Разумеется. – Вы были пьяны? – Не был. – Вы слышали результаты тестов, которые вам сделали? – О тестах я ничего не знаю. Знаю только, что я не был пьян. Он повернулся к Коре. Она обещала рассказать все, что сможет. – Кто вел машину? –Я. – Где сидел этот человек? – На заднем сиденье. – Он пил? Она отвела глаза в сторону, вздохнула и, чуть всхлипнув, спросила: – Я должна отвечать на ваш вопрос? – Вы можете не отвечать, если не хотите. – Я не хочу отвечать. – Ладно. Расскажите своими словами, что случилось. – Я вела машину. Там длинный подъем, и мотор перегрелся. Муж сказал, чтобы я остановилась и дала ему остыть. – Как сильно он перегрелся? – За сто двадцать градусов. – Продолжайте. – Когда мы начали спускаться, я заглушила мотор, но внизу он все равно был перегрет, так что перед следующим подъемом мы остановились. Стояли минут десять. Потом снова тронулись. Не понимаю, что случилось. Я набрала слишком большую скорость и не могла затормозить, переключила на вторую передачу, а мужчины разговаривали между собой, и, видимо, из-за этого резкого переключения... короче, я вдруг почувствовала, как одна сторона машины проваливается. Я крикнула, чтобы они выскакивали, но было уже поздно. Я почувствовала, как машина переворачивается, а потом уже только помню, как выбиралась наружу, а потом стояла наверху, на дороге. Коронер снова повернулся ко мне: – В чем вы нас тут пытаетесь убедить? Хотите защитить эту женщину? – Я не заметил, чтобы она защищала меня. Присяжные вышли и вернулись с решением, что Ник Пападакис погиб в результате автомобильной катастрофы на дороге в Малибу-Лейк, вызванной целиком или частично халатностью с моей стороны или со стороны Коры, и постановили, чтобы мы были подвергнуты аресту до заседания Большого жюри. В ту ночь у меня в больнице дежурил другой полицейский, и на следующее утро он сказал мне, что на меня придет взглянуть мистер Саккет, так чтобы я вел себя прилично. Я не слишком испугался, но все же побрился у больничного парикмахера, и тот меня облагородил, как сумел. Я знал, кто такой Саккет. Это был окружной прокурор. Он явился только в половине одиннадцатого, полицейский вышел наружу и оставил нас одних. Это был здоровенный тип, плешивый, с благородными манерами. – Ну что? Как дела? – Все хорошо. Мне немного досталось, но это пройдет. – Как сказал тот тип, что выпал из самолета, полет был просто сказка, только приземление жестковато. – Именно так. |
