Со стороны это выглядело так, словно я сдался, – на самом деле я просто лежал по направлению к цели. Я заказал путеводитель по «Бесконечной шутке», потом – еще один, потом – скачал себе в читалку все остальные книги Уоллеса (они гораздо проще) и потихоньку, кусками читал одну за другой.

Я готовился к штурму.

Штурма не получилось. Ни в первый раз, ни во второй, ни в третий. Ни в четвертый.

В итоге мне пришлось сменить тактику: зачем штурмовать крепость, когда можно найти ворота и мирно в них постучать.

Это было первое откровение: я понял, что у каждой книги есть своя архитектура, свои арки, залы, коридоры – и свои точки входа. Одни книги похожи на серию комнат, анфиладу – и в них довольно сложно заблудиться – ты просто входишь в открытую автором дверь и ступаешь из одной комнаты/главы в другую. Таких большинство. Но есть другие книги – они спланированы, спроектированы так, чтобы отпугивать читателя, они как дома с привидениями: сначала ты переселяешься в них, а потом они – в тебя.

Книга весила почти два килограмма – почти два килограмма слов, – я читал я ее больше двух лет, всюду таская с собой в рюкзаке. Довольно тяжелое бремя, учитывая, что и без книги рюкзак мой всегда под завязку набит барахлом. Барахла было больше чем слов, но слова – тяжелее. Они всегда тяжелее. Особенно если речь идет о книге, которую ты никак не можешь добить. Как там говорят? Ничто не мучает сильнее, чем неоконченное дело. Правильно говорят.

Но я перефразирую: сильнее неоконченного дела могут мучить только боли в спине, вызванные тяжестью неоконченного дела. В какой то момент я решил, что буду всегда и везде носить эту книгу с собой, пока не дочитаю. Это решение хорошо сказалось на скорости чтения и плохо – на позвоночнике (мои межпозвоночные диски передают тебе привет, Уоллес; они тебя ненавидят).

Знакомые видели талмуд и спрашивали:

– Почему ты так хочешь прочитать эту книгу?

Ответ был один (он всегда один):

– Потому что она существует.

Я запойный читатель. Плюс сам кое что пишу, перевожу. Довольно странно теперь вспоминать детство и думать о том, с чего начался этот мой читательский «путь самурая».

А начался он с того, что один ушлый, но не очень удачливый бурят в конце 90 х пытался протащить в Бурятию фуру с подсолнечным маслом, но что то пошло не так.

И это не шутка.

Манифест читателя (вместо послесловия)

Писатель и критик соотносятся примерно так же, как астроном и астролог. Можете мне поверить, я был по обе стороны баррикад. Очень часто там, где автор фиксирует сверхновую, толкователь видит нечто, напоминающее скорее гороскоп: «Козерога завтра ожидает тяжелый день, опасайтесь конфликтов на работе, светофоров и овсяной каши».

Все мы помним эту «астрологию» еще со школы: черное/лиловое платье Анны Карениной, высокое, бесконечное небо Аустерлица, а «Базаров с помощью розы иносказательно просил о любви, хоть небольшой, хоть на краткий миг» (про Базарова – это не шутка, а реальная цитата из пособия для учителей).

Писатель указывает им на луну, а они смотрят на палец. Мало того – смотрят, так еще умудряются этот палец комментировать: «Так, он указывает пальцем на луну, это символ! Это что то значит! Палец – это перст указующий, отсылка к Библии, Иов, глава двадцать пятая, стих семнадцатый, точно!»

Але, придурок, я луну тебе показываю, перестань анализировать мой палец.

Поймите меня правильно: я и сам люблю поискать аллюзии, отсылки, символы. Любой хороший текст наполнен такими штуками под завязку. И, разумеется, высокое, бесконечное небо Аустерлица и черное платье Анны – очень важные детали, Толстой не просто так прикрутил их к сюжету. Проблема в другом.