Есть такой роман: его главный герой – офицер; за сто страниц текста он успевает: а) похитить женщину; б) застрелить приятеля; в) почти погибнуть от рук контрабандистки; г) поучаствовать в облаве и собственноручно задержать убийцу.

А, и еще – повествование там нелинейное. Порядок у глав существует, но он не соответствует датам публикации.

Знаете, что это за книга?

«Герой нашего времени».

Недавно я провел такой эксперимент: пересказал сюжет «Героя…» своим знакомым и попросил угадать книгу. Правильный ответ дали всего два человека из десяти.

«Я помню, что Печорин – лишний человек, только не помню – почему…»

«Так, постой, я забыл, а Печорин – он лишний или маленький человек? Или, может быть, он „низкий человек”?»

«Я в школе был уверен, что Печорин – врач, потому что учительница постоянно повторяла, что он поставил эпохе диагноз».

«Там были контрабандисты? Если да, то я уверен – они занимались контрабандой скуки?»

Все это реальные цитаты. Из них ясно одно: сегодня мало кто воспринимает «Героя…» как цельную историю, наполненную живыми характерами и грустью; роман Лермонтова у многих устойчиво ассоциируется со вторичными околошкольными воспоминаниями: с заметками Белинского о «лишнем человеке», «социальной критикой», отношениями с императором Николаем, с Пушкиным.

Настоящие «лишние люди» – это дети на уроках литературы. Их интересами пренебрегают.

Та же проблема с «Шинелью». В школе вам расскажут про важнейшую идею «маленького человека», «социальную сатиру», «сострадание» и вообще «все мы вышли из гоголевской шинели» ©. Мозги детей так старательно фаршируют «историческими/социальными контекстами» и «литературным процессом», что в итоге от них ускользает самое главное: удовольствие. А ведь «Шинель» – очень странный, а иногда и вовсе смешной рассказ. Правда. Вот, например, сцена смерти Акакия Акакиевича:

«Явления, одно другого страннее, представлялись ему беспрестанно: то видел он Петровича и заказывал ему сделать шинель с какими то западнями для воров, которые чудились ему беспрестанно под кроватью, и он поминутно призывал хозяйку вытащить у него одного вора даже из под одеяла; то спрашивал, зачем висит перед ним старый капот его, что у него есть новая шинель; то чудилось ему, что он стоит перед генералом, выслушивая надлежащее распеканье, и приговаривает: „Виноват, ваше превосходительство!” – то, наконец, даже сквернохульничал, произнося самые страшные слова, так что старушка хозяйка даже крестилась, отроду не слыхав от него ничего подобного, тем более что слова эти следовали непосредственно за словом „ваше превосходительство”. Далее он говорил совершенную бессмыслицу, так что ничего нельзя было понять; можно было только видеть, что беспорядочные слова и мысли ворочались около одной и той же шинели. Наконец бедный Акакий Акакиевич испустил дух».

Мне кажется, это одно из самых оригинальных описаний предсмертных мук в литературе. И тем не менее детей до сих пор убеждают в том, что Гоголь призывал «пожалеть „маленького человека”» и что из этой его шинели вышел Достоевский.