— Немцы попрут в атаку скоро. Им до зарезу надобно наши позиции отбить. Три дня назад эти окопы штрафники заняли. Говорят, почти половину батальона положили здесь. А нам приказано держаться и позиции не сдавать. Ты стрелять-то умеешь?

— Нас учили.

— Учили, — усмехнулся старший сержант. — Знаю, я как вас учат.

Над позициями появились «Юнкерсы» и вниз полетели бомбы. Андрей залег на дно окопа и вжался в землю. Это было его первое столкновение с войной.

— Когда «лаптежники» станут наши позиции утюжить, ты главное. Не суетись. Вжимайся в окоп и жди.

— «Лаптежники»? — спросил Андрей.

— Немецкие пикировщики.

— «Юнкерсы»? — догадался Рогозин.

— Они самые. По нашему «лаптежники». У них шасси не убираются и со стороны похоже на ноги в лаптях. Вот так и прозвали. Но скоро сам увидишь.

Андрей тогда на немецкие пикировщики не смотрел. Он слышал только страшный протяжный гул. Затем взрывы сотрясали землю. Рядом кто-то кричал не то от страха, не то от боли. Андрей этого знать не мог. Он просто ждал, когда завершиться налет.

* * *

После налета Кумушкин, стряхнув с себя землю, спросил Андрея:

— Живой? Не контуженный?

— Нет, только уши немного заложило.

— Не обделался?

— Нет, — обиженно сказал Андрей.

— Такое после первой атаки с воздуха бывает. Это ничего. Теперь готовься. Сейчас немец попрет. А у нас всего два «Максима». Ты держись.

Затем была атака немцев, и он стрелял, но, наверное, ни в кого не попал. Андрей почти не целился, а просто жал на курок и передергивал затвор, выпуская стреляные гильзы. Вокруг кричали офицеры.

— Огонь! Почему замолчал пулемет?! Сержант!

— Пулеметчика убило! Расчет накрыло!

— Нужно…

Взорвалась граната. Андрей съехал на дно окопа.

— Пулемет!

— Опрокинуло его! Сейчас ефрейтор Шилкин там…

Снова взрыв! Андрей не поднимался. Рядом дико вопил старший сержант, зажимая руками рану.

Капитан, командир роты, заорал:

— Почему сидим, боец?! Труса празднуем?!

Недалеко от Андрея снова работал «Максим». Он поднялся и взялся за винтовку.

— Молодец! Не робей парень! — сказал капитан и похлопал его по плечу. — Вести прицельный огонь! Ни один патрон пропасть не должен!

Андрей снова стрелял…

* * *

Затем немцы прорвались к окопам. Здоровый детина запрыгнул в траншею и выбил у Андрея винтовку. Он дернул автомат, но очереди не последовало.

Враг выругался и ударил красноармейца кулаком в лицо. Андрей упал. Немец кричал ему, чтобы сдавался. Андрей хорошо понимал по-немецки и поднял руки…

* * *

В лагере для военнопленных он испугался смерти. Война и плен, о которых он читал в книгах, в реальности были совсем иными. Здесь не было места высоким пафосным словам. Рогожин понял, что его могли убить в любой момент. Просто не понравится твой взгляд эсесовскому конвоиру и все. Тебя нет. Тебя могли просто вычеркнуть из жизни. Твоя жизнь ничего не стоила и никакой Нольман не спасет.

Лини бараков, аппельплац, дорожки посыпанные битым кирпичом, и стройные линии бетонных столбов в форме буквы «Г» с колючей проволокой.

Подходить к столбам строго воспрещалось. Часовые на вышках сразу открывали огонь из пулеметов. Но эсесмены иногда развлекались, заставляя заключенных бегать в запретную зону.

Когда бывшего сержанта Алейникова заставили бежать туда, тот поначалу отказался и его начали бить.