Шесть лет она не допускала даже размышлений о себе и своем истинном прошлом. Она стала кем-то другим, полностью стерла в себе все следы той личности, которая когда-то существовала. И, если она и вспоминала о той себе, какой она была до прихода к власти Гитлера и до войны, это было абсолютно то же самое, как если бы она думала о постороннем человеке.
Анна Катарина фон Штайнер погибла в автомобильной аварии неподалеку от Берлина.
— Во всяком случае, я не ходила в местное отделение абвера наниматься к ним на службу, если вы намекаете на это, — сказала она. — Впрочем, я не думаю, чтобы хоть кто-нибудь из занятых на этой работе завербовался таким образом. Они всегда сами приходят за тобой. В моем случае их представлял Курт Фогель.
Она рассказала ему ту историю, о которой прежде даже не упоминала ни одной живой душе. Историю того лета в Испании — лета, когда там вспыхнула гражданская война. Лета, проведенного в estancia Марии. О том, как спала с отцом Марии.
— И таково уж мое счастье, что он оказался фашистом и вербовщиком новых агентов для абвера. Он продал меня Фогелю, и Фогель приехал, чтобы взглянуть на меня.
— А почему же вы не могли просто отказаться?
— Почему никто из нас им не отказывает? В моем случае он угрожал тому единственному в этом мире, что мне дорого, — моему отцу. Ведь что делает хороший штабной офицер разведки? Он проникает в твою голову. Он узнает, как ты думаешь, как ты чувствуешь. Что ты любишь и чего ты боишься. А потом они пользуются всем этим, чтобы заставить тебя делать то, чего они от тебя хотят.
Она молча сделала несколько затяжек, рассматривая деревню, через которую они проезжали в этот момент.
— Он знал, что я, еще будучи ребенком, жила в Лондоне, что я говорю на этом языке, как на родном, что я уже неплохо умею обращаться с оружием и что...
Она снова умолкла. Нойманн не стал ее торопить. Он терпеливо ждал, уже поглощенный ее рассказом.
— Он знал, что я по складу своего характера подхожу для того задания, которое он готовил. Я прожила в Великобритании почти шесть лет, в полном одиночестве, без какого бы то ни было общения с кем бы то ни было: без друзей, без родных, даже без контактов с другими агентами — у меня не было ничего. Это больше походило на тюремное заключение, чем на задание. Я не могу даже сказать вам, сколько раз я мечтала о том, как вернусь в Берлин и убью Фогеля одним из тех замечательных способов, которым он и его друзья меня научили.
— Как вы проникли в страну?
Она рассказала ему — рассказала обо всем, что Фогель заставил ее сделать.
— Господи боже... — пробормотал Нойманн.
— Чисто гестаповский стиль, не правда ли? Весь следующий месяц я занималась подготовкой моей новой личности. Потом устроилась и стала ждать. Мы с Фогелем изредка связывались по радио, не используя никаких определенных позывных, так что британцы не знали о моем существовании и даже не искали меня. Фогель знал, что я нахожусь на месте и готова начать работу. А потом этот идиот дает мне одно-единственное задание и посылает прямо в лапы МИ-5. — Она беззвучно рассмеялась. — Мой бог, я никак не могу поверить, что действительно возвращаюсь туда после всех этих лет. Никогда не думала, что снова увижу Германию.
— Судя по голосу, вы не очень взволнованы перспективой скорого возвращения домой.
— Домой? Мне трудно думать о Германии как о своем доме. Мне трудно воспринимать себя как немку. Фогель избавил меня от этой части моего "я" в своем очаровательном баварском поселке.
— Что вы собираетесь делать?
— Встретиться с Фогелем, убедиться в том, что мой отец еще жив, потом взять свои деньги и исчезнуть. |