— Не забывайся, милорд эрл, — предостерег Эдмунд. — Ты говоришь слишком вольно! Короне Вильяма триста лет!

— Если бы покойный завоеватель, да пребудет его душа в райских кущах, случайно оказался в таком же положении, я бы дал ему тот же совет. Они желают говорить только с его милостью. И мы обязаны предоставить им эту возможность, иначе не миновать беды.

— И королю придется держать ответ перед чернью, одному за всех? Обещать, изворачиваться, возможно, лгать!

— Попробуй, милорд герцог, выйди вместо его королевской милости, — пожал плечами Солсбери. — Вдруг что и получится…

— Это дерзость, милорд!

— Лучше дерзость, чем глупость.

— К чему запальчивые споры? — поспешно вмешался Бекингэм. — Солсбери прав. Его план самый мудрый. У нас действительно нет иного выхода. Усыпить чернь обещаниями, расколоть ее силы, поскорее спровадить прочь. Что еще можно придумать, не имея достаточно войск?.. Однако, прежде чем связать себя обещанием, я бы попробовал их образумить.

Едва взошло солнце, на восточной стене протрубили герольды. Король поднялся на Малую башню, в ста футах от которой, сразу за рвом, всю ночь горели костры. Они все еще продолжали дымить, хотя угли давно прогорели и подернулись пеплом.

— Мои верные подданные! — он старательно воспроизвел второпях набросанное Солсбери обращение, которое выучил почти наизусть. — Мы просим вас спокойно разойтись по домам. Если вы добровольно покинете город, все ваши проступки будут забыты и прощены. Идите с миром. Ваши жены, ваши дети и ваши матери заждались в опустевших домах и проливают горькие слезы.

Люди, сперва слушавшие в настороженном молчании, понемногу заволновались. Образовалась толпа, которая быстро пришла в возбуждение. Крестьяне, до того мирно лежавшие на охапках сена, вскочили на ноги и схватились за самодельные мечи и дубинки. Задние напирали, началась давка. Отдельные гневные выкрики слились в общий нестройный хор, который по чьей-то подсказке превратился в могучее многоголосие, отчетливо выделявшее каждый звук. Теперь и глухому стало ясно, что они не сдвинутся с места, пока король не выполнит их требования.

— Смерть изменникам, засевшим в Тауэре! — вопили в первых рядах. — Грамоты! — летело над их головами. — Грамоты!

Король поднял руки, словно для епископского благословения и закивал кудрявой головкой. Пока толпа неистовствовала, он стоял и кивал, всем своим видом показывая, что готов на уступки. Даже улыбаться при этом не забывал, невзирая на ужас. Позвоночник заледенел и обратился в несгибаемую сосульку. Только шейные позвонки сохраняли подвижность.

Срочно изготовили грамоту, с незначительными вариациями воспроизводившую королевское обращение.

— Они, надо думать, будут немного разочарованы, но хотя бы час мы выиграем, — сказал Бекингэм. — Мне нравится документ. «Измыслит средство» — это прелестно.

Король подписал, не читая. Граф Арондел, не глядя, оттиснул печать. Оставалось выслать герольда и рыцаря, чтобы оповестить народ.

— Позвольте я все же взгляну, — дрогнул Солсбери в самый последний момент. — На слух как-то не воспринимается… Боюсь, мы чуточку перегибаем, милорд, — шепнул он Бекингэму. — Я бы не стал так дразнить раздраженный плебс.

— Выложить им все сразу на золотом блюде? Нате, мол, обжирайтесь? Нет, пусть хорошенько попрыгают.

— Зачем вам эти собачьи прыжки?.. Впрочем, в ваших соображениях есть известный резон. Они могут не поверить, если мы дадим сразу. Придется делать вид, что выжимаем по капле.

— Значит, отсылаем? — небрежным мановением Бекингэм подозвал рыцаря.