Повисла долгая пауза. Затем Толбот произнес:

— Кажется, вас не очень вдохновила идея поработать на раскопках?

— Она вдохновила бы меня гораздо сильнее, если бы я побольше знала о том, чем мне предстоит заниматься. В любом случае сначала я должна написать крестному и сообщить, что собираюсь пробыть здесь еще какое-то время.

— Конечно, — кивнул Толбот. — Вы сделаете это?

— Я подумаю, — улыбнулась она в ответ. — Мне выделено денежное содержание на целый год с тем, чтобы я могла заниматься живописью. Филиппу, моему крестному, может не понравиться, что я кидаюсь исполнять любую свою сиюминутную прихоть — сначала целыми днями учу итальянский, а потом бросаюсь в археологию.

Толбот рассмеялся:

— Впервые дело всей моей жизни назвали сиюминутной прихотью!

— О, я не имела в виду…

— Конечно нет. У каждого должны быть собственные ценности. Вы, наверное, думаете, что раскопки — это что-то вроде мальчишеских игр в песочные замки.

— Я ничего не собираюсь отвечать на это до тех пор, пока своими глазами не увижу, что происходит на площадке.

— Отлично. Мне, впрочем, симпатичны люди, которые не спешат связывать себя обещаниями, даже если это касается, как вы изволили выразиться, сиюминутных прихотей. — И он одарил ее дружелюбной и одновременно ироничной улыбкой.

Они прошли по Корсо до «балкона» в дальнем ее конце. Толбот оказался более знающим, чем она, и называл города, расположившиеся на вершинах окрестных холмов.

— Дерута, Беттона, а там ниже Ассизи. Кажется, что город лежит в долине, но на самом деле он расположен довольно высоко.

— Каждый город на вершине, — отозвалась Антония, — чтобы отражать врагов.

Расставшись с Толботом Друри, она вернулась в гостиницу и нашла там записку от Роберта с сообщением о его возвращении и предложением поужинать вечером в «Маргарите».

Она тщательно продумала свой наряд и решила надеть костюм бледно-желтого цвета, который оттенял ее темные волосы. Затем попробовала по-новому наложить макияж и, весьма довольная результатом, отправилась в «Маргариту».

Когда Роберт представлял Антонию своей тете миссис Норвуд и ее дочери Клео, она с трудом удержалась от возгласа удивления. Ей удалось придать своему лицу подобающее выражение, и она надеялась, что никто не заметил ее изумления. Клео, которую Антония представляла элегантным, утонченным созданием, в действительности оказалась невысокой блондинкой с длинными волосами. Нежно-розовая кожа, светлые волосы и зеленые глаза делали ее похожей на котенка.

После ужина к их маленькой компании присоединился Толбот. На сей раз он появился в обществе своего помощника Стефано, темноглазого, улыбчивого итальянца, который страшно обрадовался знакомству сразу с двумя симпатичными девушками. Он тут же принялся оказывать им знаки внимания в манере, которая льстила Клео и забавляла Антонию.

— Я представить себе не могу, что когда-нибудь выучу итальянский! — воскликнула Клео, смеясь над слишком прямолинейным комплиментом Стефано. — Я с трудом одолела «buon giorno» и «сколько это стоит?», но совершенно не понимаю, что мне говорят в ответ.

— Может, вы позволите стать вашим учителем? — Стефано решил закрепить успех.

Клео улыбнулась кокетливо. К удивлению Антонии, Роберт хмурился, лицо его было темнее тучи.

Обстановку разрядил Толбот:

— С вашего разрешения мы со Стефано пойдем. Завтра рано утром нам нужно уезжать, а еще столько всего надо сделать.

Выждав какое-то время, Антония встала из-за стола:

— Мне пора домой.