– Ну уж если и ты, Эмма, против меня, тогда, ко нечно, – говорю я, принуждая себя шутить.

Эмма уходит. А я снова подступаю с расспросами к Фалькенбергу. У него редкостный нюх, порой он непло хо разбирается в людях.

А что, госпожа, просила его петь в последнее время?

Нет. Теперь Фалькенберг жалеет, что нанялся сюда в работники, столько здесь слез и горя.

– Слез и горя? Да разве капитан и его жена не в самых добрых отношениях?

– Какие там, к черту, добрые отношения! У них все по-прежнему. Прошлую субботу она целый день плакала.

– Подумать только, какая неожиданность, ведь так дружно жили, наглядеться друг на друга не могли, – говорю я с притворным простодушием и жду, что он на это скажет.

– Черт ихней жизни рад, – отвечает Фалькенберг на в альдреский манер. – Ты вот ушел, а она с той са мой поры вконец извелась.

Я просидел у чердачного окна часа два, не спуская глаз с крыльца господского дома, но капитан не показывался. Почему он прячется? Дожидаться было бессмысленно, и я решил уйти, не объяснившись с ним. А ведь оправдание у меня было, я мог бы ему сказать, не покривив душой, что после первой статьи в газете слишком много возомнил о себе. Но теперь мне оставалось лишь упаковать пилу, обернув ее, сколько возможно мешком, и уйти отсюда.

Эмма была на кухне и тайком покормила меня на дорогу.

Дорога предстояла дальняя, – первым делом надо было зайти в пасторскую усадьбу, сделав небольшой крюк, а уж потом идти на станцию. Выпал снег, идти было трудно, а мешкать я не мог, приходилось наверстывать время: они ведь поехали в город ненадолго, за рождественскими покупками, и далеко опередили меня.

На исходе следующего дня я добрался до пасторской усадьбы. Поразмыслив, я рассудил, что лучше все го поговорить с самой хозяйкой.

– Вот зашел к вам по дороге в город, – сказал я ей. – Приходится тащить с собой пилу, так нельзя ли пока оставить здесь хоть деревянный каркас, сами ви дите, какая это тяжесть.

– Стало быть, ты собрался в город? – переспросила она. – Но почему бы тебе в таком случае не переночевать у нас?

– Нет, спасибо. Завтра к утру мне непременно надо в город.

Она поразмыслила и говорит:

– Элисабет сейчас в городе. Она забыла кое-что взять, может, захватишь для нее небольшой пакетик? «Вот и адрес!» – подумал я.

– Но посылку нужно еще приготовить.

– А вдруг я не застану фрекен Элисабет?

– Нет, они с фру Фалькенберг пробудут там до кон ца недели.

Как я обрадовался, как счастлив был услышать это. Теперь я знал, что получу адрес и приеду вовремя.

А она поглядела на меня искоса и говорит:

– Так ты побудешь у нас до утра? Право, раньше мне никак нельзя успеть…

Меня поместили в доме, потому что уже стояли холода и ночевать на сеновале было невозможно. А ночью, когда все в доме заснули, она пришла ко мне с пакетиком и сказала:

– Прости, что я в такое время… Но ведь ты уйдешь спозаранку, когда я буду еще спать.

XXXIII

И вот я снова среди городской суеты, и толчеи, и газет, и многолюдства, но прошли долгие месяцы, и я уже не испытываю перед этим отвращения. Все утро я брожу по городу, потом покупаю себе новое платье и отправляюсь к фрекен Элисабет.