Сван, заискивавший перед новыми
знакомыми и гордившийся ими, был похож на отличающегося скромностью и
душевным благородством большого художника, к концу жизни вдруг начинающего
увлекаться кулинарией или садоводством и простодушно радующегося похвалам,
расточаемым его кушаньям или клумбам, которые он не позволяет критиковать,
тогда как критика его картин не вызывает в нем раздражения; а быть может, на
того, кто способен подарить свою картину, но кого сердит проигрыш двухсот
сантимов в домино.
Что касается профессора Котара, то он будет часто появляться
значительно позднее у "покровительницы" в замке Распельер. Пока достаточно
заметить следующее: перемена, происшедшая со Сваном, еще могла вызывать
удивление, так как совершилась она, когда я, ничего не подозревая,
встречался с отцом Жильберты на Елисейских полях, где он к тому же не
разговаривал со мной и не имел случая похвастаться своими связями в
политических кругах. (Впрочем, если бы он и похвастался, то я вряд ли сразу
разглядел бы в нем честолюбца, - издавна сложившееся представление о
человеке закрывает нам глаза и затыкает уши; моя мать три года не замечала,
что ее племянница красит губы, как будто краска вся целиком растворялась в
какой-нибудь жидкости, - не замечала, пока излишек краски, а быть может,
какая-нибудь другая причина не вызвала явления, именуемого перенасыщением;
вся не замечавшаяся до того времени краска кристаллизовалась, и моя мать,
потрясенная этим внезапным цветовым разгулом, сказала, как сказали бы в
Комбре, что это позор, и почти порвала с племянницей.) Другое дело - Котар:
то время, когда он присутствовал при первых появлениях Свана у Вердюренов,
было уже довольно далеким временем, а ведь и почести и звания приходят с
годами; притом можно быть неучем, придумывать глупые каламбуры и обладать
особым даром, который никакое общее образование не заменит, как, например,
талант выдающегося стратега или выдающегося клинициста. В самом деле,
товарищи смотрели на Котара не только как на необразованного практика, в
конце концов ставшего европейской знаменитостью. Самые умные из молодых
врачей уверяли, - по крайней мере, в течение нескольких лет, так как всякая
мода меняется; ведь она же и вырастает из потребности в перемене, - что если
они когда-нибудь захворают, то не доверят свою драгоценную жизнь никому,
кроме Котара. Общаться же они, разумеется, предпочитали с более
образованными, более художественно восприимчивыми из своих наставников, с
которыми можно было поговорить о Ницше, о Вагнере. Когда у г-жи Котар
устраивались музыкальные вечера, на которые она в надежде, что ее муж станет
деканом факультета, звала его коллег и учеников, он, вместо того чтобы
слушать музыку, играл в соседней комнате в карты. |