Сто пятьдесят баксов ты мне дашь сейчас. А потом разорвешь еще сотню, чтобы заткнуть мне рот. Понятно?
У Эсперансы бешено заколотилось сердце. Она протянула ему оставшуюся половину банкноты. Достала еще сотню, разорвала и протянула половину бармену.
– А теперь убирайся, цыпочка. Немедленно.
Глава 20
На сегодняшний вечер они уже сделали все, что планировали. Пытаться проникнуть в особняк Сквайрсов было бы по меньшей мере глупо. Болитар не мог ни позвонить, ни как-то иначе связаться с Колдренами. Искать вдову Ллойда Реннарта тоже поздно. Не говоря уже о том – хотя с этого надо было начинать, – что Майрон смертельно устал.
Поэтому он провел остаток вечера в домике для гостей в компании двух своих лучших друзей. Майрон, Уин и Эсперанса улеглись каждый на своем диванчике в шортах и футболках, обложившись мягкими подушками. Майрон в огромных количествах пил «Йо-Хо», Эсперанса усердно налегала на диетическую колу, а Уин старался не отставать от них, прикладываясь к крепкому пиву. Пиршество дополняли кукурузные и картофельные чипсы, подсоленные крендельки и доставленная пицца. Свет они выключили. В углу работал широкоэкранный телевизор. Уин накануне записал все эпизоды сериала «Старая чета», сейчас шла четвертая серия. Майрон всегда думал, что одно из главных достоинств «Старой четы» – стабильность. В ней не было ни одного слабого эпизода, а многие ли сериалы могут этим похвастаться?
Майрон отхватил большой кусок пиццы. После первой встречи с Колдренами он почти не спал (впрочем, это произошло только вчера). Мозги у него кипели, а нервы стонали как расстроенное пианино. Общение с Уином и Эсперансой при голубоватом свете телевизора действовало успокаивающе.
– Нет, не может быть, – покачал головой Уин.
– Полная чушь, – поддакнула Эсперанса, срывая пробку с очередной бутылки.
– Да я вам говорю, – убеждал их Майрон. – Джек Клагман носит парик.
Уин был тверд как скала.
– Оскар Мэдисон никогда не носил парик. Слышишь – никогда! Феликс – вероятно, но Оскар? Нет.
– У него накладка, – возразил Майрон.
– Ты имеешь в виду последний эпизод, – вмешалась Эсперанса. – Там, где играл Говард-Козелл?
– Верно, – кивнул Уин и щелкнул пальцами. – Говард-Козелл. У него был парик.
Майрон устало возвел глаза к потолку:
– При чем тут Говард-Козелл? Я что, не знаю разницы между Говардом-Козеллом и Джеком Клагманом? Говорю вам – у Клагмана накладные волосы.
– Хорошо, а где линия? – вызывающе бросил Уин, кивнув на экран. – Я не вижу никакой границы или перехода. Хотя неплохо разбираюсь в этом.
– И я тоже не вижу, – щурясь, пробормотала Эсперанса.
– Ну вот, нас двое против одного, – констатировал Уин.
– Отлично! – воскликнул Майрон. – Можете мне не верить.
– В «Куинси» у него были свои волосы, – добавила Эсперанса.
– Нет, – произнес Майрон. – Ничего подобного.
На экране Феликс изображал солиста, исполняя какой-то веселый номер с рефреном «Все идет ходуном». Навязчивая песенка.
– Почему ты уверен, что у него парик? – спросила Эсперанса.
– «Сумеречная зона», – ответил Майрон.
– Что-что?
– «Сумеречная зона». Джек Клагман играл там в двух эпизодах.
– Ах да, – отозвался Уин. – Нет, постой, я сам вспомню. – Он замолчал, постукивая по губам указательным пальцем. |