Неподалёку послышался шум мотора, Белка замерла, но машина, сверкнув красными огнями габаритов, исчезла за поворотом.

— Вот дождусь Сатира и рванём обратно.

К их дому подъехали два джипа с десятью автоматчиками. Пятеро солдат рассредоточились вдоль стен, остальные медленно открыли входную дверь и, осторожно поводя стволами, исчезли за ней. Вскоре из окна высунулась голова в военной фуражке, скомандовала что-то оставшимся на улице, и те тоже скрылись в доме. Чтобы жертва раньше времени не почуяла неладное, джипы уехали.

— Вот и западня для Сатира готова, — отметила Серафима.

Она впустую прождала всю ночь. Вздрагивала от шума движущихся машин, с надеждой всматривалась во тьму. Когда где-то далеко за городом завязалась короткая перестрелка, она едва смогла удержаться и не броситься туда. Неопределённость душила и издевалась, как самый изощрённый палач. Время шло медленно и мучительно больно, словно кто-то выдёргивал из живота по одному мышечные волокна. Ей хотелось выть, колотить кулаками стены, швыряться бетонными обломками. Она вцепилась в рукав куртки зубами и, с трудом дыша от рвущегося наружу стона, продолжала не отрываясь смотреть на дорогу.

Рассвет залил крыши прозрачной розовой прохладой, проснулись и засновали по улицам люди. Взошло солнце, окатило Серафиму зноем сквозь разрушенную крышу. Белка отошла вглубь комнаты, чтобы её присутствие было не так заметно, сняла куртку с разодранным рукавом.

— Ну почему я не поехала с ним? — в сотый раз спрашивала она себя.

Она села в углу, спрятала лицо в коленях и вдруг услышала, как кто-то говорит тонким детским голоском:

— У! У-у! Руси!

Белка подняла голову и увидела, что из люка, ведущего с первого этажа, на неё глядит, весело сверкая белками, пара карих, как у неё, глаз.

— Руси, руси! — весело повторил малыш, приподнимаясь. — У!

Серафима попыталась улыбнуться, но улыбка вышла какая-то неловкая и натужная, словно бы извиняющаяся за что-то. Белка привычно сунула руку в карман, достала кусочек сахара, протянула негритёнку. Тот с какой-то птичьей ловкостью схватил его, подбежал к люку и что-то радостно заголосил вниз. Через секунду второй этаж наполнился маленькими щуплыми, похожими на головастиков, детьми. Они обнимали Белку, словно щенята, тыкались лбами в живот и верещали, верещали, верещали.

— Руси, руси! — неслись со всех сторон радостные крики.

Белка пыталась их успокоить, гладила по курчавым головёнкам, делала знаки руками, умоляя не шуметь. Она знала несколько десятков слов на местном наречии, но как будет «тише» вспомнить не могла.

— Silence, kids! Don't shout! Не кричите. Пожалуйста, — просила она их, но всё было напрасно.

— Руси! — продолжали галдеть они, хватая её за руки маленькими светлыми ладошками.

Вскоре вопли детворы привлекли внимание взрослых. Краем глаза Белка увидела, как из дома напротив по направлению к её убежищу выбежала группа негров с автоматами. Она представила, что здесь начнётся через секунду, выхватила пистолет и выстрелила в воздух.

— Бегом отсюда! — сделав страшные глаза, крикнула она детям.

Те с визгом бросились вниз по лестнице.

Когда негритята исчезли, она крадучись подошла к люку, осторожно выглянула. Снизу раздался дробный стук автомата и пули выбили в стене неровные воронки, образовав что-то вроде буквы «V». Белка выстрелила на звук, с радостью услышала крик боли врага.

Она не думала о смерти в эти минуты. Она просто стреляла и старалась не подставляться под пули. Она улыбалась. «Хорошо быть тощей, — думала она. — В тощих трудней попасть».