Мелон и Стенглер об ограблении не упоминали.

— Мелон никогда меня об этом не спрашивал.

— Мелон об этом еще не знал. Владелец этого магазина — Нельсон Шин. Он торгует сладостями, травами и прочей ерундой из Азии, причем кое-что из его товара запрещено к ввозу в Соединенные Штаты. Его столько раз грабили, что он не трудился подавать заявления, а вместо этого пошел покупать оружие, и полтора месяца назад его имя всплыло в списках Бюро по контролю за алкоголем, табаком и оружием. Когда они его прижали, он заявил, что автомат М-4 ему жизненно необходим, потому что его магазин много раз грабили. И в подтверждение дал им список ограблений с датами. Только в прошлом году шесть раз. И одна из дат — как раз ночь, когда вас расстреливали.

Скотт уставился на крестик, отмечавший магазин. Когда Стефани выключила двигатель, тишину они слушали всего десять-пятнадцать секунд, потом разговаривали. Потом появился «бентли», но так тихо, что он подумал тогда: едет, как будто плывет.

— Я услышал рев двигателя «кенворта», когда он еще не вынырнул из той улицы.

— И все?

— Это новое воспоминание. Я вспомнил, что слышал рев «кенворта», всего две недели назад, — заговорил Скотт. Opeo вопросительно нахмурился, и он продолжал: — В ту ночь за короткое время случилось очень много всего. Я вспомнил вещи значительные, но множество мелочей выпало из памяти. И вот теперь они начинают возвращаться. Врач это объясняет примерно так.

— Ясно.

Скотт колебался, рассказывать ли ему про бакенбарды, но решил все-таки рассказать:

— Я мельком видел водителя машины, на которой они скрылись. В показаниях этого нет, я это вспомнил только что.

Opeo подался вперед.

— Вы его рассмотрели?

— Нет, только мельком увидел его щеку. Он на секунду приподнял маску. У него были седые бакенбарды.

— Сможете выделить его среди шести фотографий?

Шесть фотографий похожих друг на друга людей обычно предлагали свидетелю, чтобы он определил среди них подозреваемого.

— Я видел только бакенбарды.

— Может быть, поработаете с художником?

— Я помню только бакенбарды. Может, вспомню еще что-нибудь, не знаю. Мой врач говорит, что одно воспоминание тянет за собой другое. Какие-то вещи стали возвращаться.

Opeo, казалось, обдумывал это. Лицо его смягчилось.

— Господи, вы прошли через ад. Я так вам сочувствую! Давайте оставаться на связи. И если еще что-нибудь вспомните, звоните.

Скотт кивнул, посмотрел на разложенные бумаги и папки в коробке. Коробка была большая, и папок в ней было больше, чем Скотт ожидал.

— Можно мне почитать дело? Может быть, это поможет мне вспоминать.

Opeo минуту подумал и кивнул.

— Конечно, только не сейчас. И делать это нужно здесь. Но я с удовольствием дам вам с этим ознакомиться. Позвоните через день-два, назначим время.

Opeo встал и, когда Скотт тоже встал вместе с ним, увидел гримасу боли.

— Вы нормально себя чувствуете?

— Это шрамы разрабатываются. Врачи говорят, пройдет не раньше чем через год. — Он всем говорил эту чушь.

Opeo не произнес ни слова, пока они шли по коридору к лифту. Потом взгляд его стал жестким.

— И еще одно. Я не Мелон. Он вас невзлюбил, он думал, что вы от боли с ума сошли и место вам в психушке. Вы, наверное, считали, что он плохой детектив. Оба были неправы. Ребята старались изо всех сил, но бывает так, что надрываешься по полной программе, а ничего не выходит. Но я не отступлю. Я раскрою это дело.

Скотт кивнул.

Opeo улыбнулся и снова стал похож на руководителя скаутов.

У лифта они распрощались.