Если первые два наименования у нас вызывали отвращение, то каждая найденная бутылка ценилась на вес золота. Собранный неимоверным трудом материал американец, предварительно извалявшись в пыли, относил в стеклотарный приемный пункт, где взамен получал три батона хлеба и литр молока.

На любые попытки отлучится на более дальние расстояния, немедленно прибегал Директор, много ругался и обещал, что мы сгнием здесь так же, как и листья.

Мы не обижались на Директора. В отличие от нас, он не мел улицы. Он их патрулировал. В составе милицейских новобранцев.

– Придержи крышку.

Боб приподнял на вытянутой руке железную крышку бака, дожидаясь, пока я свалю в ящик очередную порцию мусора.

– Я есть хочу.

Если кого мне и жалко, так это американца. Один батон в день….. Удивляюсь, как он стоит на ногах? Хотя, если вспомнить, по чьей вине мы занимаемся непрофессиональным трудом….

– Перекур! – объявил я, – На десять минут. Садись на скамейку. Только ноги Герасима убери. Смотри, не разбуди.

Совесть командира не позволяла отрывать от сна третий номер. Пусть спит. Пусть отдыхает. На его век работы хватит. И не руками, как у нас, недотеп. А мозгами. Мозги, как известно, как и честь, необходимо беречь смолоду.

– Милашка! – поправив связь‑берет, вызвал я спецмашину, – Командир, как бы, на связи. Ты где?

Общаться со спецмашиной команде, тоесть нам, категорически запрещалось.

– Заканчиваю поливать проспект, прогнусавила она, изменив до невозможности голос.

Милашке тоже досталось. Позор на всю жизнь. Спецмашина подразделения 000 работает поливочной машиной. Срамота! И все из‑за какого‑то лифта. Подумаешь, здание разворотили. Мы же его и собрали обратно. Главное, что никто не пострадал. Жильцы даже благодарности написали в огромном количестве. Боб лично бегал, принудительно упрашивал.

И перед теми, кто застрял, мы извинились. В устной, письменной и денежной форме. И после этого нас улицы подметать? Грязь собирать?

– Кончай перекур! – раздался над ухом грозный глас Директора. Нет, чтобы как все нормальные Директора подойти. Нет! С тыла, со спины крадется. Удовольствие он, что ли, испытывает от вида наших вздрагивающих тел?

– Да мы только что…, – каждый раз одно и тоже. Только присядем, он тут, как тут. А нет чтобы, наоборот, там, как там. Или, вообще, не появлялся.

– Разговорчики! – Директор забрался с ногами на скамейку.

Боб, который эту самую скамейку драил битых полчаса, тяжело вздохнул.

Герасим приоткрыл один глаз и поджал под себя ноги, стараясь не задеть Директора.

– Кончай перекур! – продублировал я приказ вышестоящего начальства. Спорить или доказывать, что издевательство над спасателем есть величайшее преступление, не хотелось. Директор, который патрулирует улицы, не ответит ничего хорошего.

Подоткнув под посапывающего Герасима одеяло, мы с Бобом разобрали метла и «завжикали» по инкрустированному пластику прогулочных дорожек. Директор молча наблюдал за нашими нервными движениями и, поджав губы, кивал головой.

– Обиделись, да?

Мы с Бобом переглянулись. До сегодняшнего дня Директор не вступал с нами в разговорный контакт, ограничиваясь короткими приказами и длинными головомойками. Нюх спасателя подсказывал мне, что сейчас может произойти нечто интересное.

– Думаете, одних вас обидели? – или Директор пожаловал к нам, чтобы поговорить о собственной тяжелой доле, – А вам никогда не приходилось бродить по улицам столицы в связь‑фуражке и показывать гостям города места расположения общественных уборных?

Нам своих проблем хватает.