«Человек за решеткой…» был опубликован в 1977-м, и я сразу послал экземпляр Гарри. Книга вызвала неоднозначные отзывы, но по-настоящему меня волновало только его мнение.
– Ну как? – спросил я, приехав к нему с очередным визитом. – Тебе понравилось?
– Любопытно. – Гарри пожал плечами. – В целом очень, очень неплохо.
Но его слова прозвучали неубедительно. И вежливо. На Гарри это было совсем непохоже.
– Да перестань ты вилять, – сказал я. – Скажи, что ты думаешь на самом деле. И не надо меня жалеть.
Гарри вздохнул и сдвинул брови.
– Откровенно говоря, Ленни, – сказал он, – я не увидел в твоей книге ничего нового.
– Вот как?
– Кроме того, ты запутался в собственных доказательствах. На самом деле они ничего не доказывают.
– Мне кажется, это не совсем…
– Послушай, ты хотел, чтобы я высказал свое мнение? Я его высказал. Взгляни правде в глаза, Ленни: теория девиантности скончалась. Все кончено или почти кончено. И может быть, она была обречена с самого начала. Она претендует на радикализм, но на самом деле это обыкновенный гнилой либерализм, который стремится громко заявить о себе, чтобы быть услышанным. Извини, Лен…
– Я сам просил не жалеть меня…
– Угу. – Гарри ухмыльнулся. – Впрочем, не все так плохо. Кое-что мне даже понравилось. Особенно та глава, где ты говоришь об институционализации власти. Но знаешь, что я тебе скажу… – Он с заговорщическим видом огляделся и слегка наклонился вперед. – Я тут прочел одну книгу. Очень интересная вещь…
Его восторг по поводу работы другого автора еще больше унизил мою книгу в моих глазах. Я почувствовал почти физическую боль.
– Кто же ее написал? – спросил я, с трудом сглотнув.
Гарри назвал фамилию, которую я никогда не слышал, – «Фаукульт».
Увидев мое недоуменное лицо, Гарри поморщился.
– Да знаешь ты его! Правда, он француз, а я так и не научился произносить французские фамилии. Книга называется «Дисциплина и наказание».
– Ты имеешь в виду Фуко?!
– Ну да. Фуко, Фуко, Фуко… – несколько раз повторил он шепотом, чтобы лучше запомнить, потом снова посмотрел на меня. – Ты знаешь эту книгу? – требовательно спросил он.
Я знал. Я даже пытался ее осилить, но сдался довольно скоро. Трактат Фуко показался мне намеренно запутанным, к тому же его первая часть, в которой подробно описывались кровавые методы судебного следствия восемнадцатого века, поражала отталкивающим натурализмом. Возможно, это было сделано специально, чтобы шокировать публику, но, на мой взгляд, текст слишком напоминал дешевый фильм ужасов.
– Ее довольно тяжело читать, – сказал я.
– Да, – усмехнулся Гарри, – чтение не для слабонервных.
Внезапно до меня дошла вся ирония ситуации – «главарь банды садистов» читает Фуко. Я не выдержал и рассмеялся. Возможно, тесное знакомство Гарри с насилием позволило ему проникнуть в текст глубже. Кроме того, насколько я помнил, сразу после «пыточных» глав у Фуко шло описание тюремных порядков, сложившихся лет семьдесят спустя. С этим предметом Гарри тоже был знаком не понаслышке. Таким образом, в книге Фуко описывались две разные карательные системы, одна из которых была по-средневековому жестокой, другая – почти современной. Противопоставляя их друг другу, автор заставлял читателей задуматься, как меньше чем за столетие могли произойти столь значительные изменения. Это, во всяком случае, я понял, как понял и то, что в последующем анализе Фуко отсутствовали всякие намеки на идею «гуманизации» пенитенциарной системы. |