|
И прощальное посeщенiе онъ вспомнилъ, -- когда они оба не знали, о чемъ говорить, и почему-то все говорили о Колe, ушедшемъ въ Ялту за покупками, и какое это было облегченiе, когда онъ наконецъ пришелъ. Длинное, нeжное лицо Лиды, въ которомъ было что-то ланье, теперь являлось Мартыну съ нeкоторой назойливостью. И, лежа на кушеткe подъ тикающими часами въ каютe капитана, съ которымъ онъ очень подружился, или въ благоговeйномъ молчанiи раздeляя вахту перваго помощника, оспой выщербленнаго канадца, говорившаго рeдко и съ особеннымъ жеваннымъ произношенiемъ, но обдавшаго сердце Мартына таинственнымъ холодкомъ, когда онъ однажды ему сообщилъ, что старые моряки на покоe все равно никогда не садятся, {34} внуки сидятъ, а дeдъ ходитъ, море остается въ ногахъ, -- привыкая ко всему этому морскому новоселью, къ маслянистымъ запахамъ, къ качкe, къ разнообразнымъ страннымъ сортамъ хлeба, изъ которыхъ одинъ былъ вродe просфоры, Мартынъ все увeрялъ себя, что онъ пустился въ странствiе съ горя, отпeваетъ несчастную любовь, но что, глядя на его спокойное, уже обвeтренное лицо, никто не угадаетъ его переживанiй. Возникали таинственные, замeчательные люди: былъ канадецъ, зафрахтовавшiй судно, угрюмый пуританинъ, чей макинтошъ висeлъ въ капитанской, безнадежно испорченной уборной маяча прямо надъ доской; былъ второй помощникъ, по фамилiи Паткинъ, еврей родомъ изъ Одессы, смутно вспоминавшiй сквозь американскую рeчь очертанiя русскихъ словъ; а среди матросовъ былъ одинъ Сильвiо, американскiй испанецъ, ходившiй всегда босикомъ и носившiй при себe кинжалъ. Капитанъ однажды появился съ ободранной рукой, говорилъ сперва, что это сдeлала кошка, но затeмъ Мартыну по дружбe повeдалъ, что разссадилъ ее о зубы Сильвiо, котораго ударилъ за пьянство на борту. Такъ Мартынъ прiобщался къ морю. Сложность, архитектурность корабля, всe эти ступени, и закоулки, и откидныя дверцы, вскорe выдали ему свои тайны, и потомъ уже было трудно найти закоулокъ, еще незнакомый. Межъ тeмъ дама въ полосатомъ шарфe, какъ будто раздeляя Мартынову любознательность, мелькала въ самыхъ неожиданныхъ мeстахъ, всегда растрепанная, всегда смотрящая вдаль, и уже на второй день ея мужъ слегъ, мотался на клеенчатой лавкe въ каютъ-компанiи, безъ воротничка, а на другой лавкe лежала Софья Дмитрiевна, съ долькой {35} лимона въ губахъ. По временамъ и Мартынъ чувствовалъ сосущую пустоту подъ ложечкой и какую-то общую неустойчивость, -- дама же была неугомонна, и Мартынъ уже намeтилъ ее объектомъ для спасенiя въ случаe бeды. Но, несмотря на бурное море, корабль благополучно достигъ константинопольскаго рейда, на холодномъ, молочно пасмурномъ разсвeтe, и появился вдругъ на палубe мокрый турокъ, и Паткинъ, считавшiй, что карантинъ долженъ быть обоюдный, кричалъ на него: "Я тебя утону!" и даже грозилъ револьверомъ. Черезъ день двинулись дальше, въ Мраморное море, и ничего отъ Босфора въ памяти у Мартына не осталось, кромe трехъ-четырехъ минаретовъ, похожихъ въ туманe на фабричныя трубы, да голоса дамы въ макинтошe, которая сама съ собой говорила вслухъ, глядя на пасмурный берегъ; прислушавшись, Мартынъ различилъ слово "аметистовый", но рeшилъ, что ошибся. |
