Владимир Набоков. Подвиг
Посвящаю моей женe.
* * *
I.
Эдельвейсъ, дeдъ Мартына, былъ, какъ это ни смeшно, швейцарецъ, --
рослый швейцарецъ съ пушистыми усами, воспитывавшiй въ шестидесятыхъ годахъ
дeтей петербургскаго помeщика Индрикова и женившiйся на младшей его дочери.
Мартынъ сперва полагалъ, что именно въ честь дeда названъ бархатно-бeлый
альпiйскiй цвeтокъ, баловень гербарiевъ. Вовсе отказаться отъ этого онъ и
позже не могъ. Дeда онъ помнилъ ясно, но только въ одномъ видe, въ одномъ
положенiи: старикъ, весь въ бeломъ, толстый, свeтлоусый, въ панамской шляпe,
въ пикейномъ жилетe, богатомъ брелоками (изъ которыхъ самый занимательный --
кинжалъ съ ноготокъ), сидитъ на скамьe передъ домомъ, въ подвижной тeни
липы. На этой скамьe дeдъ и умеръ, держа на ладони любимые золотые часы, съ
крышкой какъ золотое зеркальце. Апоплексiя застала его на этомъ
своевременномъ жестe, и строка, по семейному преданiю, остановилась вмeстe
съ его сердцемъ. Затeмъ дeдушка Эдельвейсъ годами сохранялся въ грузномъ
кожаномъ альбомe; въ его время снимали со вкусомъ, съ разстановкой, это была
операцiя не шуточная, пацiентъ долженъ былъ замереть надолго, -- еще {7} не
пришло, вмeстe съ моментальной фотографiей, разрeшенiе на улыбку. Сложностью
свeтописи объяснялись увeсистость и крeпость бравыхъ дeдушкиныхъ позъ на
блeдноватыхъ, но очень добротныхъ фотографiяхъ, -- дeдушка въ молодости, съ
ружьемъ, съ убитымъ вальдшнепомъ у ногъ, дeдушка на кобылe Дэзи, дeдушка на
полосатой верандовой лавкe, съ черной таксой, не хотeвшей сидeть смирно, а
потому получившейся съ тремя хвостами. И только въ тысяча девятьсотъ
восемнадцатомъ году дeдушка Эдельвейсъ исчезъ окончательно, ибо сгорeлъ
альбомъ, сгорeлъ столъ, гдe альбомъ лежалъ, сгорeла и вся усадьба, которую,
по глупости, спалили цeликомъ, вмeсто того, чтобы поживиться обстановкой,
мужички изъ ближней деревни.
Отецъ Мартына врачевалъ накожныя болeзни, былъ знаменитъ, -- тоже, какъ
и дeдъ, бeлъ и тученъ, любилъ въ свободное время удить бычковъ и обладалъ
великолeпной коллекцiей кинжаловъ, сабель, а также длинныхъ старинныхъ
пистолетовъ, изъ-за которыхъ приверженцы болeе новыхъ системъ чуть его не
разстрeляли. Весной восемнадцатаго года онъ отяжелeлъ, распухъ, сталъ
задыхаться и умеръ при неясныхъ обстоятельствахъ. Его жена, Софья
Дмитрiевна, жила въ то время съ сыномъ подъ Ялтой: городокъ примeрялъ то
одну власть, то другую, и все привередничалъ.
Это была розовая, веснущатая, моложавая женщина, съ копной блeдныхъ
волосъ, съ приподнятыми бровями, густоватыми у переносицы, но почти
незамeтными поближе къ вискамъ, и со щелками въ удлиненныхъ мочкахъ нeжныхъ
ушей, которыя прежде она пронимала сережками. {8} Еще недавно она сильно и
ловко играла въ теннисъ на площадкe въ паркe, существовавшей съ
восьмидесятыхъ годовъ, осенью много каталась на черномъ велосипедe Энфильдъ
по аллеямъ, по шумно шуршащимъ коврамъ сухихъ листьевъ, или отмахивала
пeшкомъ по упругой обочинe весь длинный, съ дeтства любимый путь между
Ольховымъ и Воскресенскимъ, поднимая и опуская, какъ заправскiй ходокъ,
конецъ дорогой трости съ коралловымъ набалдашникомъ.
|
