— Акустики их подвели: мы же стояли, — объяснил он. — Вот лодка прямо перед нами и всплыла. Что нам оставалось делать? Пришлось топить.
— Что-то у тебя лихо получается, — заметил пожилой рабочий.
— Спроси у других членов команды, — обиделся Володя.
Другой рабочий вмешался:
— Вечно ты, Михалыч, не веришь. Посмотри: на форштевне и скуле, где вмятина, даже следы чужой краски остались. Посудина ваша хоть и старая, а железо крепкое, на совесть делали. Нонешние тарана не выдержали бы.
Вмятину выправили, наложили латку и закрасили. Другие рабочие ремонтировали радиорубку и ходовой мостик, поврежденные снарядами.
Сложнее всего дело обстояло с котлами.
Владимир понял, что ремонт не обойдется двумя днями, и пошел к капитану.
— Федор Савельевич, разрешите?
— Заходи!
Капитан был в хорошем расположении духа и даже напевал что-то себе под нос.
— Садись, герой!
— Я не герой, герои на фронте.
— Что ты, как красна девица, себе цену набиваешь? Лодку потопил?
— Так не я один — всем кораблем.
— Это ты молодец, что признаешь. Ты за чем пожаловал?
— В город бы мне сходить. Я уж два месяца как не мылся, скоро запаршивею. В баню хочу, на дома, на людей посмотреть.
— Правильно. Ладно, не хотел я говорить, но ты меня вынудил. Все документы полярников я сдал в Управление порта, в том числе и твои. Обсказал, что пристали мы к острову Вайгач, а там одни геройски убиенные зимовщики — оборонялись до последнего патрона. Зимовье разрушено подчистую. Они подтвердили, что полярники на связь давно не выходят. Так что по документам тебя нет.
— Как нет? Вот он я, перед вами, живой сижу.
— Э нет, ты не дослушал! Ежели бы ты туда сам пошел, тебя бы живо загребли и определили бы на Большую землю или в Амдерму. Мне это надо? У меня, почитай, треть экипажа погибла. Кто же в здравом уме от себя человека отпустит?
Володя расстроился. На документы, пусть и чужие, он рассчитывал.
Капитан ухмыльнулся:
— Я, брат, все продумал. Помнишь того, кто у пулемета убитым лежал?
— Я даже лица его не видел.
— Он детдомовский и из всех погибших лучше всего тебе подходит. Он из пролетариев, и документы в порядке. Так что с сегодняшнего дня быть тебе Александром Оглоблиным.
Вот дела! За короткую жизнь в этом времени он уже который раз меняет имя и фамилию. Впрочем, может, это и не так плохо, документы настоящие, капитан в курсе и лишнего нигде не сболтнет.
— Ну что, Санек, согласен?
— А у меня есть выбор? Ведь вы уже все сами за меня решили.
— Тогда держи документы. Изучи их, чтобы наизусть знал. Там же и пропуск в порт.
Володя встал.
— Мне бы еще… — Он замялся. — Деньги нужны, хоть немного. На баню хотя бы.
— Конечно, это можно. Ты ведь у нас теперь Оглоблин? А ему жалованье причитается. Получи, — капитан достал из железного ящика деньги, отсчитал.
Володя расписался в ведомости.
— Так я пошел?
— Ты хоть знаешь, где баня?
— Язык до Киева доведет.
— Отпускаю тебя на трое суток — вроде увольнительной. Все равно ремонт раньше не закончат. Вымойся, постригись, а то оброс ты на своем острове, на пугало похож.
И в самом деле. Володя привык к короткой флотской стрижке, а сейчас волосы, как у бомжа, космами висят.
Выйдя из порта, он поинтересовался у прохожих, где парикмахерская.
Она оказалась рядом и находилась при бане. |