|
— Простите, Йозеф, но я действительно не знаю, чем здесь можно помочь. Я скажу начальнику станции. — Фрау Ледышке? — переспросил Йозеф. — Так это из-за нее он такой. Это все потому, что Ледышка запретила ему песенки играть. А Черныш без музыки никуда. Хиреет бедолага. Йозеф демонстративно громко вздохнул, и, словно бы вторя ему, медведь шумно выдохнул облако пара. — Может, того-этого? — Что? — Ну, я поиграю Чернышу песенок? А вы никому не скажете? — Начальник станции четко сказала, что не желает, чтобы ее зверя превращали в циркового клоуна. — Циркового клоуна! Я ж не на самокате его учу кататься! Я ж для его блага… Ну сами посмотрите — совсем загибается зверюга. А Черныш, он «Эрику» любит. Слышали бы вы, как он мне подпевает! Нам бы с ним в цирке выступать… Тьфу, простите, герр доктор. Всего одну песенку? — Если начальник станции узнает… — Так она и не узнает, — уверенно заявил Йозеф. — Вы же ей не расскажите? Рашер посмотрел на огромную тушу медведя. А если «старик» прав? Хель ведь не обрадуется, если с медведем что-нибудь случится. — Одну песню, Йозеф, — сказал он. — В порядке научного эксперимента. Если медведь и в самом деле начнет после этого есть… — Вот спасибо, герр доктор. Хороший ты мужик, хоть и девок морозишь. Откуда-то из глубин тулупа Йозеф вытащил старенькую губную гармонику. Постучал по ладони, будто выколачивал из нее пыль. — Ну, старик, — сказал он медведю, — я тут тебе поиграю, а ты давай пожри чего-нибудь. Тут у нас как в лучших ресторанах — и музыка тебе, и девки вон, гляди, тоже есть… Эх, док, знал я одну шведочку, так на твою цацу была похожа! А плясала как — ух! Может, и твоя попляшет? — Не увлекайтесь, Йозеф, — резко сказал Рашер. — Ладно, ладно, — ухмыльнулся «старик». — Но плясала она — как вспомню, аж зубы сводит. И на столе, и в койке… Прежде чем Рашер успел что-либо сказать, Йозеф заиграл начало «Эрики». При первых звуках гармоники девушка-дикарка изменилась в лице. В глазах вспыхнул огонь. Она рванулась к ограде вольера, чуть ли не бросилась на колючую проволоку. Рашер едва успел схватить ее за рукав. Девушка обернулась. — Вимо? — с мольбой в глазах посмотрела она на Рашера. — Что? Он уже слышал от девушки это слово, но пока еще не выяснил, что оно означает. Дикарка повторяла его по любому поводу. — Вимо? — Девушка принялась тереть ладонью губы. Доктор не понял, что она пытается показать. Йозеф оказался сообразительнее. — Глянь! — сказал он, прекращая играть. — А девка тож на гармошке играет! Дикарка убрала руку. — Уло Вимо? — Голос прозвучал жалобно и обреченно. — Кажется, вы напугали ее, Йозеф… — Да бросьте вы, док. Чем я ее напугал? Она, поди, тоже музыку любит… Шведочка моя вон так музыку любила, что специально граммофон на ночь заводила. Чтоб танцевать было сподручнее. — Йозеф! Продолжайте играть… Хмыкнув, «старик» продолжил песню. Медведь беспокойно заворочался, уши его задергались. Приподняв голову, он завыл. Только человек, начисто лишенный слуха и чересчур богатый воображением, мог услышать в этом вое мелодию «Эрики». Йозеф подходил по всем параметрам. — Вимо… — прошептала девушка, отступая от ограды. — Вурл кайле Вимо… — Проклятье, — выдохнул Рашер. — Скажи ты это все по-человечески! Что значит «Вимо»? Человек, медведь, музыка, снег, какой-то вопрос? Дикарка только захлопала длиннющими ресницами. |
