— Радуешься, Гоций, что домой возвращаемся? Я тоже рада… А тебе, Ойрис, все бы баловаться! Ну, иди, иди сюда, мой мальчик! Да не толкайтесь, детки, всех приласкаю, никого не забуду… Ах ты, разбойник, как всегда, вперед вылезти норовишь! Думаешь, если младший, так все тебе позволено?! Ну, ладно, не отворачивай голову, клади ее ко мне на колени! Вот так, вот так…

Бёрри хотел что-то сказать, но так и застыл, сунув руку глубоко в мешок. Его губы что-то беззвучно шептали, он тоже во все глаза уставился на старуху.

Усмехнувшись какой-то своей мысли, Конан забрал у Бёрри мешок и позвал:

— Иди, Мергит, подкрепимся напоследок, чтобы приехать в Редборн налегке. Говоришь, к вечеру уже будем в деревне?

Она осторожно сняла с колен тяжелую собачью голову и подошла ближе.

— Да, киммериец, и стемнеть не успеет… Я сейчас живу не в замке, а в маленькой хибарке на краю деревни. Если не думаете, что я совсем с ума спятила, — она, усмехнувшись, глянула на Бёрри, — переночуйте у меня, а утром идите к новому барону, раз у вас к нему важное дело.

Она села напротив Конана и потянулась к хлебу. Сейчас, когда теплые лучи солнца падали на ее лицо, Мергит казалась совсем иной, чем ночью и даже утром. Морщинистые щеки словно разгладились, а тонкие губы слегка порозовели. Похоже, когда-то она была очень красива — гордое лицо, орлиный нос, высокий лоб… Бёрри, задумчиво прижав к груди флягу, смотрел на женщину не отрываясь и изредка тряс головой, словно пытаясь что-то припомнить.

Молча дожевав кусок сыра и сделав добрый глоток вина, Конан решительно затолкал остатки еды обратно в мешок. Кинув его Рыжему Бёрри, он отвязал вороного, собираясь вскочить в седло. Псы неторопливо поднялись, потягиваясь и зевая, и один за другим бесшумно скрылись за стволами высоких деревьев.

Старухе, видно, было не впервой путешествовать таким образом — уцепившись за седло и встав на подставленную ногу киммерийца, она легко вскочила на широкий круп коня и удовлетворенно засмеялась:

— Хвала Митре, что он послал мне таких славных попутчиков! Поверьте, старая Мергит сумеет вас отблагодарить за доброту!

Лошади ходко шли по узкой дороге, и каждый шаг приближал путников к цели. Покачиваясь в седле и невольно подгоняя вороного, Конан вспоминал сегодняшнее утро, и голос старухи, тихо, как мышь, сидевшей сейчас сзади, словно все еще звучал в его ушах, то звеня, то хрипя от бессильной ненависти. Вспоминая жуткую повесть Мергит, киммериец чувствовал, что огонь, пылавший в его груди, разгорается буйным пожаром неотвратимого возмездия. Как река в начале пути вбирает в себя ручьи и мелкие речки, чтобы стать огромным потоком, текущим к океану, так и его ненависть, сливаясь с ручьями чужого гнева, неслась вперед, и свернуть с этого пути было уже невозможно.

Сегодня утром Конан все-таки задремал у погасшего костра. Когда он проснулся, то увидел, что Мергит, укутавшись в дырявый плащ, сидит в стороне, окруженная своими собаками. Один из псов, настороженно подняв голову, лежал у самых ног хозяйки, а она, задумчиво глядя в сторону Конана, ласково поглаживала зверя по спине.

Поежившись от утренней сырости, Конан встал и потянулся, расправляя онемевшее за ночь тело. Рядом, уткнувшись носом в скомканную полу плаща, сном невинного младенца спад Рыжий Бёрри. Конан крепко поддел его под бок и не спеша пошел к старухе. Бёрри спросонья вскочил как ошпаренный, обеими руками подняв над головой тяжелую дубину. Покрутив головой, с облегчением выругался:

— Тьфу, дерьмо нергалье! Так это ты меня толкнул? А то мне приснилось, что в темноте подбираются эти… эти… — Он мотнул лохматой головой в сторону собак.