Там, где торчала игла, чувствовалась боль, но ей доводилось в жизни страдать сильнее, к тому же она знала, что боль отступит, когда иглу вынут. Клара силой отвлекла себя от мыслей о том, как портится ее кровь…
Она знала, что профессор пришел. Финн сказал ей, что он в Лондоне. Профессор пришел сюда, к доктору Пиви, чтобы забрать ее с собой? Кажется, они не ладят с мистером Клингхаймером, который зачарован звуком собственного голоса и своей болтовней. «Вы рискуете убить ее», — сказал профессор. Однако смешивание крови продолжилось. У профессора здесь нет власти. Если бы была, он прекратил бы то, что они делают.
Она почувствовала, что кто-то наблюдает за нею — не снаружи, но изнутри, словно незваный пришелец, который проник в темный дом и в молчании глядит на спящую семью. Пришельцы никогда не сулят добра. Она начала читать наизусть «Джамблей», чем уже давно пользовалась, чтобы изгонять непрошеные мысли из разума, когда хотела его упорядочить, или зажечь свет во тьме — свет, который могла видеть ее мама:
Клара вообразила решето, крутящееся на морской волне все быстрее и быстрее, и джамблей, которые крепко держатся за его края.
Перед ее мысленным взором решето вращалось все стремительнее и стремительнее, пока не превратилось в крутящийся шар, напоминавший круглую человеческую голову, белую, как луна, — голову лунного человека. Однако она отливала зеленым — зеленым, как головы джамблей.
Разговор в комнате сгладился до простого гудения — пчелиной речи. В уме Клара видела бородатое лицо, улыбающееся пустой улыбкой — улыбкой чертежа, выполненного палкой на песке. Это был он — мистер Клингхаймер, вторгшийся в ее разум, — и он оглядывался кругом, словно собрался устроиться тут надолго.
Улыбка мистера Клингхаймера больше не пугала Клару. Она стирала его лицо вертящимся решетом, которое крутилось все быстрее и быстрее в серебристом рое, серебряные пчелы держались внутри роя, крепко вцепившись в решето, прямо как джамбли, ни о чем не горюя. А потом пчелы слились в свирепое облако и ринулись в голову мистера Клингхаймера. Клара внезапно ощутила, как разум ее мамы соединился с ее разумом, разъяряя пчел своим целеустремленным гневом. Крылья пчел механически гудели, их серебряные острые жала вонзались в плоть мистера Клингхаймера, вбрызгивая яд. Мысленно девушка видела, как рот его открывается в немом вопле, а руки тянутся к голове…
…а затем она ощутила, что игла из ее руки вынута. Клара очнулась в лаборатории доктора Пиви, но ее разум целиком принадлежал только ей, а джамбли и их решето уплывали вдаль.
* * *
За миг до пробуждения Клары Сент-Ив услышал, как Клингхаймер испустил горловой, пронзительный, но глухой звук, словно человек в кошмаре, пытающийся взвизгнуть. Глаза его закатились, он вцепился в волосы на висках, будто от боли, но тут же отпустив их, принялся отмахиваться от чего-то невидимого. Что-то терзало его, и он пытался вернуть себе равновесие и самообладание.
Пиви протер маленькую круглую ранку на руке Клары кусочком ткани, смоченным в желтой жидкости, привел ее в чувство флаконом нюхательной соли и, повернувшись к Клингхаймеру, спросил:
— Вам дурно, сэр?
— Нет, — ответил тот, выдавливая улыбку. — Минутное неудобство, но оно полностью прошло, — однако лицо Клингхаймера покраснело, белки его глаз налились кровью. Он тяжело переводил дыхание.
«Апоплексия, — подумал Сент-Ив, — хотя, к несчастью, не смертельная». И все же Клингхаймер явно столкнулся с серьезными трудностями — в этом не было сомнений.
— Флиндерс, — сказал Клингхаймер длинноногому типу, сидевшему на табурете в углу, — доставь Клару Райт и мистера Шедвелла на Лазарус-уок в брогаме. |