Подобрав стоявшее у камня ружье — Клингхаймеру оно явно было больше ни к чему, — он вышел на открытое пространство и направился узкой расщелиной к хижине, где его дожидались Матушка и Клара, а еще — Финн и потерявший память старик.
Они с Матушкой Ласвелл похоронили Сару Райт в ее проволочном гробу, окутанном тканью, — только голову. Билл оторвал гриб, цеплявшийся за ее шею. Теперь Сара лежала у деревни троглодитов в могиле, скрытой кэйрном из тяжелых камней. Матушка прочитала над ней молитву и поплакала, но печать волнения и печали сошла с ее лица, когда все было сделано. Кракен вдруг подсчитал, что они поженятся на Рождество, до которого всего несколько недель. Он подумал о своей удаче — как он исчез из жизни, и как вернулся в нее, и куда движется теперь.
Справа поодаль послышалось фырканье, и, взглянув туда, Билл увидел подсвеченные жабьими грибами силуэты двух диких свиней — одна была ему по пояс, а вторая немногим мельче. Свиньи чуют смерть лучше всех других животных и очень любят человеческую плоть. Нет сомнения: твари учуяли Клингхаймера и жаждали взглянуть на него. Билл прошел оставшиеся пятьдесят футов до хижины и только тогда оглянулся. Всего на миг — но он различил тени свиней, двигавшиеся по узкой тропе, ведущей туда, где упокоился Клингхаймер — если такому человеку вообще суждено обрести покой.
* * *
Люди, числом четверо, и один мул двинулись наверх, погасив лампу в хижине Бомонта и заперев дверь. Бомонт оставил там свою шапку, что Финн счел знаком перемен в карлике, жестом его высокого почтения к мисс Бракен. Кракен шагал впереди, сжимая ружье, Клара вновь ехала на спине Неда Лудда, а рядом шла Матушка Ласвелл, и они вполголоса говорили между собой. Пока они поднимались, Финн пытался объяснить Гилберту Фробишеру, что произошло за последние двое суток, хотя сам знал обо всех событиях не слишком много. Гилберт, пребывавший в печальном замешательстве, отвечал вопросами о том, что случилось с Коммодором Наттом и с восхитительной женщиной, которая с ним ушла.
Через полчаса восхождения на тропе забрезжил свет. Финн разразился приветственными криками, потому что это был несший фонарь Табби Фробишер. Увидев путников, Табби воздел вверх трость и поприветствовал дядюшку диким воплем счастливого обретения.
— Табби, господи! — закричал в ответ Гилберт, и Финн отвернулся, когда увидел, что старик плачет, не скрываясь.
XLII
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ИТОГ
Элис, Сент-Ив, Табби и Гилберт только что закончили поздний ужин в «Полжабы Биллсона», и теперь графин с портвейном, вместе с горой стилтонского сыра и блюдом бисквитов, завершал очередной круг. Элис чувствовала, как сон обволакивает ее разум, а Лэнгдон, пытавшийся внимать тому, что Табби говорит Гилберту, дважды за последние десять минут ронял голову на грудь. Матушка Ласвелл, Билл Кракен, Клара и Финн Конрад решили сразу отправиться в Айлсфорд, хотя это означало, что им предстоит длинное ночное путешествие. Поднявшись по лестнице в заброшенном особняке Нарбондо, они уехали в берлине мистера Клингхаймера: Финн правил, а Нед Лудд трусил позади. Мистер Клингхаймер теперь нуждался в экипаже не больше, чем в ружье, что Билл Кракен объяснил Табби с безупречной логичностью, а вот на ферме «Грядущее» ощущался острый недостаток и того и другого. Обладание, как знает любой здравомыслящий человек, составляет девять десятых закона.
— Вот что удивительнее всего, — говорил сейчас Гилберт, глядя на огонь камина сквозь рубиновую жидкость в стакане для портвейна. — Как только я увидел Табби, машущего нам своей дубинкой, и услышал, как он приветствует нас, моя память восстановилась — мгновенно и полностью.
— Вероятнее всего, это был результат посттравматической амнезии — по крайней мере, так это назвали бы медики, — сказал Сент-Ив. |