|
Поэт в России больше чем поэт, а автомобиль – больше чем автомобиль. Это второй, а для кого и первый, дом, это – передвижной офис на колесах, где решаются деловые вопросы, это – показатель вашей успешности или неуспешности, это – продолжение вашего личного имиджа, это – место для общения и распития спиртных напитков [1] , наконец, это – место, где зарождается жизнь, и место, где она может угаснуть. Автомобиль есть символ независимости. Школьники угоняют машины своих папаш и катают на них девчонок. Студенты копят деньги и покупают ржавые «копейки» за двести долларов, и они счастливы тем, что приобщились к избранному кругу автовладельцев, так счастливы, что готовы кричать об этом на каждом углу. Пенсионеры в зависимости от вида деятельности, которым они занимались при активной общественной жизни, выбираются на свои дачи и огороды посредством горбатых «запорожцев» и новеньких «вольво». Интеллигенция, в основном инженеры и врачи, получившие вожделенные четырехколесные транспортные средства на своих предприятиях еще в советские времена, отчетливо понимают, что на этих машинах им ездить всю оставшуюся жизнь, а потом на них будут ездить и их дети, если не смогут избавиться от своей интеллигентности, а посему тщательно следят за своими неновыми «шестерками» и «семерками». Люди среднего достатка меняют автомобили раз в три-четыре года, крупные бизнесмены – раз в два года, бандиты – каждый год. Владельцы автосалонов – два раза в неделю.
Сентенция закончена. Сентенции, составляемые мною мысленно в виде послания к далеким потомкам, не имеющим представления о жизни своих предков, то есть нас, помимо информативного имеют еще одно, весьма практичное свойство. Они помогают скоротать время. Это я замечал неоднократно, заметил и теперь, потому что, как только закончилась сентенция, сразу же закончилась и пробка, и наш грузовик разогнался до крейсерской в это время дня скорости в сорок пять километров в час. Ветерок подул интенсивнее, что было приятно. По крайней мере он хоть подсушивал выступающий на коже пот. Но, как известно всем людям, считающим себя цивилизованными и достаточно разумными, ничто хорошее просто не может длиться долго. Нам махнул своей волшебной палочкой кормящийся у обочины ментозавр, Виктор Палыч нажал на тормоз и вывернул руль вправо. Сентенцию, посвященную гаишникам, вы прочтете чуть ниже. – Вот тебе и здрасте, – сказал Виктор Палыч, протягивая мне папку с документами и выразительно глядя в глаза. Ты, мол, сопровождающий, ты и иди разбираться. Я вздохнул и пошел разбираться. О, как должно было икаться Славику в эту минуту! Гаишник был стреляным калачом, или тертым воробьем, это как хотите. Был он солиден (то есть имел солидный живот, скрыть объем которого не могла даже портупея), лыс (то есть из-под фуражки не выбивалось даже намека на волосы) и сердит. Понять его было можно. На улице жарко, салон стоящей рядом служебной иномарки тоже нагрелся, машины только-только выезжают из пробки и водители не успевают ничего нарушить. – День добрый, – сказал гаишник. Капитан такой-то, батальон такой-то чего-то там какого-то округа – я эту белиберду мимо ушей пропустил. Информационный фильтр у меня между ушами, как в компьютере. – Вы – водитель? – Нет, я сопровождающий. – Тогда я сначала с водителем поговорю. – Как угодно. Он обошел фуру и постучал в дверцу Виктора Палыча. Не знаю, о чем они разговаривали, но гаишника не было минут пять. Потом он вернулся, вытирая лоб платком. Жезл болтался на его правой руке. |
