На берег возвратились в десятом часу: солнце поднялось высоко над морем, но зноя не было. Волны ещё дышали утренней прохладой, и прибрежный песок был умеренно теплым, не жег, не палил нестерпимым жаром августовского дня. На побережье древнего Азова наступала та благословенная пора, когда и воздух над морем, и земля, и деревья — все дышит негой, исполнено томления и приятной усталости от забот жаркого лета, ещё не прошедшего, но уже переставшего угнетать обилием тепла и света.

Андрей сидел на берегу и наблюдал агонию больной таранки. Преодолевая волны, тарань плыла к берегу, будто за ней гнался хищник, а она хотела укрыться под защитой человека. Плыла поверху, поблескивая на солнце плавником. Шарахалась то в одну сторону, то в другую. Затем её подхватила волна и выбросила на берег. Волна откатилась, а рыба лежала недвижно, очевидно не понимая, что с ней произошло. Но вот она вскинулась раз, другой, взлетела ещё выше, но вода была далеко, и тарань, звонко ударившись о мокрый песок, присмирела. Тогда Андрей взял рыбу и хотел бросить в глубину, но в этот момент сзади раздался голос:

— А вы жалостливый.

Андрей повернулся и увидел академика. Старик был бос и в руках держал ту самую кожаную широкополую шляпу, в которой сидел на носу лодки. На сухом продолговатом лице его весело блестели серые приветливые глаза.

— А нуте–ка… — Он взял из рук Андрея рыбину, опустил её в воду и крепко сдавил ладонями. Из нее выскочил сноп длинных полосчатых червей, и тарань, словно очнувшись, взмахнула хвостом и была такова. — 'Гю–лю–лю–лю! — крикнул ей вдогонку академик. И, повернувшись к Андрею, сказал: — Её душила болезнь. Теперь она, может быть, и выживет.

Академик сел на корму лодки, глубоко вдавшуюся в песок, пригласил сесть рядом Самарина.

— Я вижу, вы человек не здешний, а я в этом селе… — он показал взглядом на ряд домов, тянувшихся над морем, — родился и вырос. Мы, когда были мальчишками, вот таким манером… рыб лечили. К осени их много заболевает, а уху из них варить нельзя, опасно для человека.

Самарин кивал головой, но в разговор вступать не решался. Странно было и не верилось, что вот так просто, рядом сидит он с академиком Терпиморевым, человеком, которого не только в нашей стране, но ЕСЮДУ, где есть электронная промышленность, считают великим ученым и поклоняются его имени. Книги академика по теории электроники и электронным машинам переводят на языки многих народов, и даже он, Андрей, имеет несколько книг Терпиморева на английском и французском языках. «Скажу–ка я ему об этом», — подумал Андрей. Но академик продолжал свои воспоминания, и Самарин перебивать его не хотел. Слушал.

— Тут в старину станица казачья была. Любопытно жили казаки войска Донского. Мне ещё дед покойный рассказывал о своем житье–бытье. Властвовал над ними атаман. Вот он едет по станице в сопровождении писаря. Шапка кумачом пламенеет, усы вразлет, а в глазах такая ярость, что лучше и не смотреть в них. Кто ни попадется навстречу, замрет в почтительной позе, стоит не дышит. Академик внезапно поднялся и, подворачивая на ходу брюки, зашлепал по воде.