|
Через стекло он видит, что Рин спокойно лежит на койке, уставившись в потолок. Руки у него неестественно согнуты. Наверное, наручники натёрли запястья. Чтобы не было проблем в дальнейшем, надо их снять. Всё равно доступ к камере есть только у Алекса. И он уверен в том, что это безопасно. Врач уже оштрафована за то, что оставила Рина без присмотра в лазарете, и больше не хочет иметь дела с Алексом и его подопечным. Техник-механик обитает только в своём отсеке, а роботы не имеют доступа к этой камере и не подвержены таким человеческим недостаткам как потеря бдительности и интуитивное доверие.
– Заключённый, подойдите к окошку, пожалуйста, – пройдя сквозь микрофон, голос кажется более безжизненным, чем есть на самом деле. Алекс видит, как от неожиданности вздрагивает Рин, но быстро приходит в себя, поднимается и подходит ближе к окну. – Давайте сюда руки. У Рина глаза округляются от непонимания, и Алекс поясняет: «Наручники сниму». – Я ещё за спасение не успел «спасибо» сказать, – снова пускает в ход свою магически живую улыбку заключённый. Алекс ловит себя на мысли, что хотел бы дружить с ним.
Глава 3
Не зря врач повелась и потеряла бдительность. Рин, действительно, внушает доверие. Ему хочется доверять. А ещё он невероятно обаятелен. Ему бы с людьми работать, а не в тюрьму лететь. Мысль о назначении миссии слегка отрезвляет, и Алекс перестаёт мечтать, отбрасывает свои опасные размышления в сторону. – Мой долг – доставить вас целым и невредимым на Землю, – говорит он, расцепляя наручники на его запястьях. Никакой жалости, никаких мыслей о том, что они могли бы подружиться. Этот человек сделал что-то абсолютно неприемлемое, раз его ждёт такое жуткое наказание – изгнание на другую планету, в тюрьму. – Ты не похож на других, Алекс. Уверен, в тебе больше живого, настоящего и больше сомнений, чем у всех на этом корабле. – Откуда ты знаешь моё имя? – Алекс уверен, что не называл его. – Врач показывала мне мой листок обследования, и там было имя сопровождающего, – твоё. «Как просто», – проносится в голове Алекса. – Наконец-то ты тоже перестал «выкать», – усмехается Рин. – Ты не прав. Нет у меня никаких сомнений, – Алекс бросает тюбики в ящик для передачи и захлопывает окошко, не попрощавшись. Ему насущно необходима передышка, чтобы переварить всё.
* * * Утро третьего сола. Алекс закидывает в рот очередную порцию таблеток и попутно анализирует свой вчерашний разговор с Рином. Неправильно. Так не профессионально! Как он вообще осмелился нарушить приказ? «Не разговаривать, не думать», – даёт себе мысленную установку Алекс. Но, как назло, мысли остановить таким образом невозможно. «…в тебе больше живого, настоящего и больше сомнений…», – вертится в голове коварная фраза. – Почему? С чего он взял? – Алекс не замечает даже, что произносит это вслух. Живое и настоящее – просто потому что он его спас? Это ещё не показатель. И где та градация, когда человек становится живым? Какова она? Где она прописана? В голове всплывает улыбка Марты, выражение лица, её исключительная естественность. Живая – кажется, именно такое определение он дал ей в то утро, когда всё завертелось. Но чем она более жива по сравнению с остальными или с самой собой в другое время сола? Алекс думает об этом и не находит ответа. Отсутствие макияжа? Но вечерами она смывает всё, а такой же магии, как с утра, нет. Гормоны? Может, с утра пляшут гормоны, и ему только кажется, что она другая? Но ведь вчера он поймал себя на мысли о том, что и Рин живой и какой-то настоящий, что ли. |
