– А за жабры не возьмут?

– Возьмут. Я так думаю, что тебе надо двигать домой, Палыч. У нас с тобой даже денег нет, и командировку никто оплачивать не будет. Ты думаешь, мы за пару дней в Москве свою работу выполним? Как бы не так.

– Два дня мы сюда пилили, два дня по тайге шныряли, на след вышли, жизнью рисковали, а теперь домой? Мы же точно знаем, что они здесь. Вы же выяснили, где мать Белого похоронили, мы на кладбище ездили, на могиле целая охапка белых роз лежит. С неба такие цветы одинокой старушке никто не пошлет.

Она сама уже на небе. Белый был на кладбище. Факт.

– А дальше? Какие еще есть следы?

– Сами сказали, работать надо. Черт с ними, с деньгами. Несколько дней на вокзале переспать можно!

Ну что Сычев мог ответить сероглазому мальчишке с разбросанными по щекам веснушками? Что он должен сказать старому служаке Петухову? Вернуться домой как побитый пес, чтобы принять поздравления с уходом на пенсию?

– Ладно, Палыч. Деньги я достану. У меня в Москве остались кореша…

– Это точно! И много тебе надо? – Резкий громогласный баритон как гром прозвучал за спиной спорщиков.

Оба тут же обернулись. В двух шагах стоял высокий статный мужчина в синем генеральском мундире с огромной седой шевелюрой. Именно таким представлял себе Горелов положительного героя. Высокий, голубоглазый, мудрый и справедливый. Ну будто с экрана сошел. Лейтенант уже не сомневался в удаче.

– Смотрю и не перестаю удивляться на старости лет. Мир перевернулся. Мальчишка, лейтенант, читает нотацию старому полковнику, а тот только зенками хлопает. Чудеса! Ну что, Леха, не признал?

– Черт подери, Федька?…

– Он самый. Вот уж не думал увидеть тебя!

Старые приятели обнялись и долго хлопали друг друга по спинам и плечам. Сычев выглядел маленьким и невзрачным в объятиях московского начальника. Горелову стало обидно за земляка. Почему так?

– Ты что это, Леха, в ходоки записался? – Генерал указал на кучу бумаг, которую держал в руках Сычев. – Что-то не заладилось, если речь о крыше над головой идет и о хлебе насущном?

– Нет, Федя, все в порядке. Я вот с коллегой с периферии приехал. Отвык от казенных взглядов на некоторые вещи.

– Ладно, знаю я тебя. Помню я вас, первых правдорубов. Любите вы против ветра… – генерал покосился на лейтенанта, – пи-пи делать. Не врубились в систему, службы не поняли. Ну ты докладывай, что случилось?

– Не у меня. У Петухова. Помнишь?

– Илья?

– Ну да. Он уже дюжину лет колонией руководит. Двое мокрушников с оружием соскочили. Следы в Москву привели.

– Чертовщина. Петух, который секретаря ЦК с бриллиантами брал, в ИТК гниет?

– Ему несоответствие грозит. Уже второе. Надо выручать мужика.

– Ладно, Леша, понял. Зайдем ко мне в кабинет. – О Горелове забыли. Лейтенант остался стоять у окна, наблюдая, как двое пожилых друзей пошли вдоль коридора. Огромная ручища генерала легла на узкое плечо сутуловатого следователя, словно орлиное крыло прикрыло слабых сородичей от хищного противника.

В приемной, возле шкафа с документами, перебирала папки секретарша, прикрытая маской строгости. Заколотые на затылке волосы, ненужные очки с нулевой диоптрией, бесформенное серое платье скрывали под собой кокетливую молодую красотку с изящной фигуркой. Когда из секретарш делают уродин, то уже все знают, кроме самого «гримера», который наивно полагает, что одурачил всех своих сотрудников.

– Лидия Петровна, – обратился к девушке начальник, – вызовите ко мне Корягина. И пусть посидит возле двери, пока я его не приглашу.