– Пришла проститься с любимым? – услышала она голос за спиной.

Рыжая резко оглянулась. В дверях стоял Мопс с револьвером в руке.

– Стой где стоишь, девочка. Мне так будет спокойнее. Я уже видел тебя в действии. Молодчина! Выкрутилась! Сильная натура. Да еще воли хватило к дружку вернуться, должок отдать. Знал бы я о твоих планах, оставил бы Князя тебе и не торопился с его приговором. Стар я уже, устал от бесконечных похорон.

И тебя вот лишил удовольствия. Молодец, баба! Вся в отца!

– Что ты про отца моего знаешь, пес поганый?!

– Много у меня еще корешей осталось в ментовке. Слыхал я про дочку Ушакова. Сорвиголова. Говорили, будто ты самого Угрюмого завалила и Костю Пестрова в капкан затащила. Земля слухами полнится. Да и сходство есть. Я ведь к тебе присматривался, как только ты появилась здесь. Стать у тебя не как у уличных шлюх. Слишком своенравная для проститутки. Ну а потом Цезарь подтвердил мои подозрения. Пока ты мне не мешала, я тебя не трогал. Занималась бы Котом, наркотой, и Бог с тобой. Нет, тебе мало. Ты ко мне нос сунула, а я этого не люблю. Ох, Князек-то страдал… Ну да отмучился. Теперь на его место действующий мент пришел. Бандюга отпетый, теперь только держись! Из «похоронного бюро» он решил создать следственно-расстрельный комитет при Петровке.

– Как бы он тебя, пес, не списал в расход. Или свой свояка?…

– Ну какой он мне свояк. Меня двадцать лет назад из милиции в тюрьму на покой отправили. Двух сук пригвоздил к стенке. Превышение! А когда вышел, с твоим папашей столкнулся. Я-то его хорошо помнил. Вместе участковыми начинали. Ну а после отсидки я свою команду сколотил. Ювелирные мы не трогали.

Мы дантистов щипали, которые на черном рынке червонцы царской чеканки скупали.

Хорошие были времена. Ни один из них с жалобой в легавку не пошел. Знали, чем дело пахнет. Но вот нарвались мы на одного козла на Сретенке. Решил он за свое золотишко постоять. Убрать мы его убрали, но шума понаделали. Тут и появился Ушаков, защитник частной собственности. Вышли мы с ним один на один. Такой же упрямец, как и ты, был. Двоих моих подельников он убрал, но со мной осечка произошла. Выстрелили мы одновременно. Его пуля мне кепку сбила, а моя в цель попала.

Мопс приподнял свой чуб, где проглядывала белая полоска шрама.

– На всю жизнь память оставил. На сантиметр ошибся. Но с судьбой не спорят. Рожденный умереть от пули повешен не будет. – Девушка сделала шаг вперед. Кулаки ее сжались.

– Не стоит, детка. Не лезь на пулю, глупо. С меня папаши твоего хватит. Я бы тогда тихо ушел, но он сам в штыки полез. Я всегда в цель попадаю.

И здесь не одно поколение стрелков вырастил и не одно похоронил. Жизнь скоротечна. Ступай с Богом и живи, пока живется. Я тебя отпускаю.

– Глупость делаешь. Мопс. Долго тебе не жить.

– От судьбы не уйдешь. Ступай.

Мопс попятился и открыл входную дверь. Револьвер твердо сидел в его руке, и ствол ни разу не дернулся.

Девушку трясло. Она уже точно знала, что после такого удара ей с ним не справиться. Силы высохли, как вода на солнце. Ноги сделались ватными и непослушными. Она направилась к двери, стараясь не смотреть на отвратного человечка с бульдожьей мордочкой. Галина знала, что вернется сюда, она знала, что Мопс получит по заслугам, но сейчас ей требовались силы.

Мопс закрыл за ней дверь квартиры и пожал плечами.

– Стар стал, сентиментален.

Он прошел в кухню и выглянул в окно. Белая «Волга» стояла у соседнего дома. Мопс взял рацию с подоконника и связался со своим главным ликвидатором.

– Кандыба, дружочек. Сожалею, но вынужден тебя использовать как обычную шестерку.