Это был так и не восстановленный после войны пивной завод. Единственным целым сооружением была здесь кирпичная труба, метров на семьдесят возвышавшаяся над местностью. И к этой трубе пробирался среди руин Мартынов.
На этот раз Слесаренко побежал без крика, чтоб не спугнуть беглеца. Мартынов юркнул в трубу, и когда Слесаренко проник за ним в узкий вход, он увидел в стволе темную фигуру, карабкающуюся вверх по стальным скобам.
— Все теперь! — радостно закричал Слесаренко. — Не уйдешь!
Сверху брызнул сноп света электрического фонарика, послышался удивленный возглас Мартынова:
— Догнал! Вот же настырный.
— Все! — ликовал Слесаренко. — Теперь попался!
С высоты донесся презрительный ответ:
— Я еще не попался.
Заведующий глядел, как все уменьшается темная фигурка. Мартынов достиг вершины трубы и пропал. Заведующего охватил страх, что беглец по какой-нибудь веревке спустится вниз с наружной стороны. Он уже повернулся, чтобы выскочить из трубы, когда сверху донесся язвительный голос:
— Зав! Живой?
— Живой, — нехотя отозвался Слесаренко. Надо было поддерживать разговор с Мартыновым, чтобы хоть слышать беглеца.
— Не простудишься? Ты же мокрый! Уходи, пока не закоченел.
— О себе заботься.
— О себе я позаботился. У меня тепло, светло, мухи не кусают… Убирался бы все-таки, ведь захвораешь!
— Слушай, Мартынов. Ты бы по-хорошему…
— Пошел с тобой в милицию?
— Людей позову!
— Людей здесь не бывает. Кричи, бейся головой о кирпич, заложи и взорви мину — никто не отзовется. А пойдешь искать людей — и я уйду. Но не раньше.
— Сойдешь — жрать захочешь!
— У меня запасов на неделю. Сейчас вот поужинаю, что-то проголодался. А ты как? Выдержишь неделю без еды?
— Выдержу. Ты меня не знаешь. Я железный. Не отступлюсь.
— Похвально. А теперь помолчим, чтоб не портить аппетита.
В стволе трубы сгущалось молчание. Белесое пятнышко неба, вначале еще видневшееся вверху, все больше тускнело. Слесаренко от холода весь трясся. Он снял пальто, кое-как выжал закоченевшими руками, снова надел. Теплее не стало. Но полностью раздеться и отжать белье у Слесаренко не хватило духа. Мартынов мог в любую минуту спуститься, голым за ним не побежишь.
— Зав, ты здесь? — послышался снова голос.
— Здесь, — еле откликнулся негнущимися губами Слесаренко.
— Ты, помнится, в сардины влюблен? Держи, я тебе бутербродик сработал.
Наземь шлепнулся бумажный пакет. Он лежал метрах в двух, смутно белея в темноте. Слесаренко с минуту глядел на пакет, потом осторожно раскрыл его. Между двумя ломтями хлеба было зажато три сардины. Слесаренко съел подарок, теплее не стало, но бодрости добавилось.
— Зав, как чувствуешь себя? — допрашивал неугомонный Мартынов.
— Подходяще, — ответил Слесаренко и хмуро добавил: — Подкупал меня если, так не надейся. Не на того напал, понял?
— Простое человеколюбие. Привык по-братски заботиться о сторожах. Теперь, зав, ты меня не отвлекай. Приступаю к работе.
— Какая работа на трубе?
— Нормальная. Буду передавать шифрованное донесение. Так и озаглавлю: «Операция на трубе».
— Труба твоим операциям, вот что!
— Не сразу, директор, не сразу. Три, четыре важных донесения еще отстукаю. Тут у меня милая книжечка, все самое важное в ней записано — сейчас выберу нужный текст.
— Сам признаешься — шпионская книжка…
— А чего перед тобой запираться? Ты не опасный… Так, так. |