Ветер колыхнул кроны дубов, и теперь Женька не сомневалась, что с той стороны, на коленях, стоит человек. Лунный свет пробился сквозь листву деревьев и ясно обрисовал коротко стриженную голову с оттопыренными ушами. Женька хотела что-то произнести, но страх сковал ей горло, так что оттуда вместо истошного девчоночьего визга вырывалось лишь едва слышное бульканье, и хрипение. Наконец вежливые и осторожные пальцы незнакомца покинули Женькину ступню и стали ощупывать палатку дальше. Теперь незваный гость исследовал икону. Палец, продавливая полотно палатки, прошелся по ее боковине, соскользнул по прямому углу и исчез.

Женя приподнялась на локте. Уж не померещилось ли ей? Но нет — вдруг — одном месте оболочка палатки вспухла, и сквозь нее с едва различимым треском просунулось лезвие ножа! Легко разрезая тонкий материал, нож двинулся вправо и вниз.

— Стой! Стой, гад! — пробила Женька горло воплем и бросилась к иконе.

Но, на ее беду, от громкого крика вскочил на колени Игорь, и Женька вместо того, чтобы ухватить икону, попала кулаком брату прямо по макушке.

— Ты что? — застонал Игорь.

— Стой! Стой, гад! — Женьку будто зациклило на этом ругательстве. — Гад! Гад! Стой!

Девочка пыталась перелезть через брата и спасти их драгоценную находку. Но ловкая рука просунулась в образовавшуюся в палатке щель и выхватила икону.

От истошных криков вскочили и стали озираться Илья Андреевич и Пал Палыч. Но спросонья они не заметили ничего странного, поскольку на поляне было довольно темно. Треск ломающихся ветвей и топот ног выдали беглеца, и взрослые почуяли неладное.,

Женька в это время была уже на улице и нашаривала рукой кроссовки.

Сержант, смутно догадываясь, что произошло нечто экстраординарное, с испугом ощупывал кобуру. Убедившись, что она не опустела, Пал Палыч первым делом натянул сапоги и определил на макушку свою ставшую знаменитой в узких кругах фуражку.

Быстрее всех на ногах оказался Илья Андреевич, который сразу, шестым чувством, сообразил, почему в лагере поднялся такой переполох и что за медведь-шатун ломится через чащу. Прикрывая лицо рукой, уклоняясь от хлещущих ветвей, искусствовед помчался вслед за похитителем иконы.

Чуть позже в погоню, топая на весь лес своими сапогами, бросился сержант. За ним стремительными тенями понеслись Женька, Игорь и Сашка. Последний так торопился, что даже не успел найти свою обувь и поэтому мчался босиком — поминутно взвизгивая оттого, что наступал на острые сучки или врезался голой ногой в крапиву.

Преступник сообразил, что его выдает собственная неуклюжесть, и затаился. Вскоре остановилась и компания преследователей. Каждый напряженно вслушивался: не раздастся ли рядом хруст хвороста или шелест ветвей.

Послышался глухой шум падающего тела: кто-то, вероятно наткнувшись в темноте на яму, рухнул вниз.

Погоня возобновилась. Но у вора была достаточно большая фора — может быть, если бы преследование происходило на суше, то рано или поздно Илья Андреевич, Пал Палыч и ребята взяли бы похитителя в клещи. Но тот, решив, что путь для отступления близок, ломанулся к береговому откосу напрямик, скатился вниз по траве, мелькнул в зарослях ивняка, прошлепал по мелководью и затих.

— Катер! — догадался Сашка. — Там катер! Скорее — хватайте их, пока мотор не заве…

Увы, было поздно. Надсадно рявкнув во все свои лошадиные силы, два японских мотора вынесли черный катер на серебряную, словно покрытую льдинками и рыбьей чешуей, шероховатую поверхность реки.

— Быстрее к моторке! — скомандовал Пал Палыч, и плотной гурьбой взрослые и ребята помчались по склону вниз — к тому месту, где вечером оставили свои плавсредства.