С Ольгой мы были знакомы недавно, и однажды вечером возвращались из театра на автобусе, когда рядом подсел пьяный мужик. Он стал скабрезно шутить и не угомонился даже тогда, когда я сделал ему замечание. И тут на меня словно затмение нашло, я схватил его за волосы и пригнул к поручню сиденья. Пьяница беспомощно захрипел, размахивая руками и пытаясь до меня дотянуться. Достаточно было одного удара ребром ладони, чтобы он больше не возникал. И тут я поймал на себе испуганный взгляд Ольги, и рука сама собой разжалась. Автобус как раз притормозил на остановке. Мужик сорвался с места и, плюнув в меня напоследок, выскочил из автобуса. Мне осталось только утереться.

– Извини, он меня достал, – стал я оправдываться перед будущей женой. Но она меня не смогла понять. Она увидела вдруг во мне зверя, того самого зверя, который прячется в каждом из нас, до поры до времени не выходя из своей «норы».

– Зачем же так жестоко, бесчеловечно?

Как ей было объяснить, что иногда человек невменяем и не может понять ничего, Кроме физического насилия? Вот когда он чувствует, что противник сильнее его и может убить, – вот тогда у него срабатывают животный инстинкт самосохранения и он начинает вести себя адекватно. Наверное, тогда я действительно показался ей очень жестоким... Многое потом было на моем веку. И самому жизнью рисковать приходилось, и врагов убивать, но почему‑то этот случай засел в моем подсознании навсегда и нет‑нет всплывал в памяти...

Вот теперь вы, наверно, не удивитесь тому, что я иногда заходил в Спас‑Заулок в гости к нашему священнику отцу Андрею...

– Давненько, давненько не захаживал, сын мой, – улыбнулся приветливо отец Андрей в этот раз.

– Дела, знаете, – соврал я. – Некогда. Мне показалось, что он заметил мое вранье.

– Дикий случай. Абсолютно, – отец Андрей словно прочитал мысли, которые тревожили меня все эти дни. – В моей голове не укладывается. Я ведь этого Максимку вот таким знал, – отец Андрей опустил руку, показывая рост пятилетнего ребенка. – И ведь какой славный был мальчишка. Наглядеться на него не могли. Грех, страшный грех, я уже молился за его несчастную душу, которой теперь не будет нигде успокоения...

– Он отомстил за мать, – не согласился я. – Как сказал, так и сделал.

– Не за мать он отомстил, а себя погубил, – возразил отец Андрей. – Будет теперь и до смерти, и после смерти страдать. Обрек себя на муки вечные.

– Да, это преступление, ничего тут не попишешь, но преступление во имя высшей справедливости. Церковь ведь не осуждает воинов, которые, сражаясь за веру и Отечество, убивают других людей. А разве это не такой же грех?

– Здесь другое, – покачал головой отец Андрей. – Ведь Максим в деянии своем не руководствовался ни патриотическими чувствами, ни верой. Злоба, чувство мести – вот что двигало его рукой, когда он направил оружие против убийцы матери. Ведь тот уже отбыл наказание за содеянное. Встал на путь исправления, обрел семейное счастье. Максим второй раз бедную женщину овдовил. Храни ее Господь!

– Из ваших слов, отец Андрей, следует, что надо вторую щеку подставлять даже подонку, который убил твоих родных, а теперь угрожает смертью тебе самому? Может, вообще не стоит защищать свою жизнь от воров, убийц и насильников? Пусть творят все, что им нравится?

– Перевернул ты все с ног на голову, Сергей Сергеевич, – усмехнулся священник.