Когда я был мальчишкой, я и не знал, насколько он великолепен, потому что никогда не видел ничего другого. Он был полон прекрасных картин и сокровищ, добрых и мудрых слуг. Вон там был обеденный зал.
— Должно быть, грустно видеть его таким, сэр.
— Я благодарен, добрая госпожа, что он хотя бы ещё стоит. Потому что этот дом повидал войну, когда многие, ему подобные, были сожжены дотла и от них осталась разве что пара кочек, поросших травой да вереском.
И тут Аксель услышал шаги Беатрисы и почувствовал, как её рука легла ему на плечо.
— В чём дело, Аксель? — спросила она, понизив голос. — Ты встревожен, я вижу.
— Ничего, принцесса. Дело в этих руинах. Мне на миг показалось, что это я предаюсь здесь воспоминаниям.
— Каким воспоминаниям, Аксель?
— Не знаю, принцесса. Когда этот человек говорит о войнах и сожжённых домах, у меня словно что-то всплывает в памяти. Должно быть, то, что было до нашего с тобой знакомства.
— А было ли время, когда мы не были знакомы, Аксель? Иногда мне кажется, что мы вместе с младенчества.
— Мне тоже так кажется, принцесса. Просто в этом странном месте на меня находит какая-то дурь.
Она задумчиво посмотрела на него. Потом сжала ему руку и тихо сказала:
— Это и вправду странное место, и оно может оказаться для нас опаснее, чем любой дождь. Аксель, мне не терпится уйти отсюда. Пока та женщина не вернулась или не случилось ещё чего похуже.
Аксель кивнул. Обернувшись, он сказал в другой конец комнаты:
— Ну, лодочник, небо, вроде, проясняется, поэтому мы пойдём. Премного благодарны за приют.
Лодочник ничего на это не ответил, но, когда они принялись надевать котомки, подошёл помочь и подал им посохи.
— Доброго пути, друзья. Желаю вам найти сына в добром здравии.
Они снова его поблагодарили и уже выходили через арку, когда Беатриса вдруг остановилась и посмотрела назад.
— Раз мы расстаёмся, сэр, и, возможно, никогда больше не встретимся, позвольте задать вам один вопрос.
Лодочник, не отходя от стены, внимательно на неё посмотрел.
— Вы тут рассказывали, сэр, — продолжала Беатриса, — о том, что должны задавать вопросы парам, которые приходят на переправу. Вы сказали, что нужно удостовериться, что узы их любви достаточно крепки, чтобы позволить им отплыть на остров вместе. И, сэр, мне вот что интересно. Какие вопросы вы задаёте им, чтобы это выяснить?
Лодочник заколебался. Но в конце концов ответил:
— По правде, добрая госпожа, мне не полагается говорить о таких вещах. На самом деле по правилам мы не должны были сегодня встретиться, но волею странного случая встретились, и я об этом не сожалею. Вы оба были добры и встали на мою сторону, и за это я вам благодарен. Поэтому постараюсь ответить, как смогу. Да, вы правы, моя обязанность — допрашивать всех, кто хочет переправиться на остров. Если речь идёт о таких супругах, как вы говорите, которые утверждают, что их связывают крепкие узы, тогда я прошу их открыть мне свои самые драгоценные воспоминания. Сначала спрашиваю одного, потом другого. Каждый супруг должен говорить отдельно. Так быстро открывается истинная природа их связи.
— Но разве это не трудно, сэр, — разглядеть, что именно скрыто в людских сердцах? Внешность бывает обманчива.
— Это верно, добрая госпожа, но ведь мы, лодочники, за долгие годы повидали столько народу, что нам не требуется много времени, чтобы распознать обман. Кроме того, когда странники рассказывают о самых драгоценных воспоминаниях, им никогда не удаётся скрыть правду. Пара может заявить, что их связывает любовь, но мы, лодочники, можем увидеть вместо неё неприязнь, злобу, даже ненависть. Или полнейшее равнодушие. Иногда — страх одиночества, и ничего больше. |