— Благодарю вас, лодочник. Вы удовлетворили старушечье любопытство. Теперь мы оставим вас с миром.

— Доброго вам пути.

Супруги вновь зашагали по прежней тропе сквозь заросли папоротника и крапивы. Прошедшая гроза осложнила путь, поэтому, как бы ни хотелось им оказаться от виллы подальше, шли они с осторожностью. Когда они наконец добрались до разбитой дороги, дождь всё ещё шёл, и они укрылись под первым попавшимся большим деревом.

— Ты промокла насквозь, принцесса?

— Не волнуйся, Аксель. Плащ послужил мне на славу. Как ты сам?

— Ничего такого, чего не высушит солнце.

Они положили котомки наземь и прислонились к стволу, переводя дух. Спустя недолгое время Беатриса тихо сказала:

— Аксель, мне страшно.

— Почему, принцесса, что случилось? Тебе больше ничто не угрожает.

— Помнишь ту странную женщину в чёрных лохмотьях, с которой ты застал меня тогда у старого терновника? Может, она и походила на сумасшедшую странницу, но история, которую она мне рассказала, очень похожа на историю этой старухи. Её мужа тоже забрал лодочник, и она осталась на берегу одна. А когда, рыдая от одиночества, она возвращалась из гавани, то увидела, что идёт по краю высокой долины, а впереди и позади тянется длинная тропа, и по ней бредут люди, рыдающие, в точности как она сама. Услышав это, я не особенно испугалась, сказав себе, что к нам с тобой, Аксель, это не имеет отношения. Но она всё твердила, что эти земли прокляты хмарью забвения, что мы с тобой часто и сами замечали. А потом она спросила: «Как вы с мужем докажете свою любовь друг к другу, если не помните вашего общего прошлого?» И с тех самых пор это не идёт у меня из головы. И временами мне становится очень страшно.

— Но чего здесь бояться, принцесса? Ведь у нас нет ни намерения, ни желания ехать ни на какой остров.

— Пусть даже так, Аксель. Что, если наша любовь увянет раньше, чем нам придёт в голову подумать о таком месте?

— Что ты такое говоришь, принцесса? Разве может наша любовь увянуть? Разве теперь она не сильнее, чем когда мы были глупыми юными любовниками?

— Но, Аксель, я даже не могу припомнить тех дней. Ни лет, что нас от них отделяют. Мы не помним ни наших пылких ссор, ни мгновений, которыми наслаждались и которые так ценили. Мы не помним ни собственного сына, ни почему его нет с нами рядом.

— Мы сможем вернуть эти воспоминания, принцесса. Кроме того, чувство к тебе, что живёт в моём сердце, останется прежним, не важно, вспомню я что-то или забуду. Разве ты не чувствуешь то же самое?

— Чувствую, Аксель. Но я всё равно спрашиваю себя, чем отличаются чувства, которые сейчас живут в наших сердцах, от дождевых капель, которые всё падают на нас с мокрых листьев, хотя дождь давно уже перестал. Я боюсь, что без воспоминаний наша любовь неминуемо померкнет и умрёт.

— Бог ничего подобного не допустит, принцесса. — Аксель произнёс это тихо, почти в такт дыханию, потому что сам чувствовал, как в нём пробуждается необъяснимый страх.

— В тот день у старого терновника, — продолжала Беатриса, — странница предупредила меня, что нельзя терять времени. Она сказала, что нам нужно сделать всё возможное, чтобы вспомнить то, что мы пережили, как хорошее, так и плохое. И вот лодочник, когда мы уходили, дал мне именно тот ответ, которого я ждала и страшилась. На что нам надеяться, Аксель, если мы останемся такими же, как сейчас? Если кто-то вроде него спросит о наших самых драгоценных воспоминаниях? Аксель, мне так страшно.

— Ну, принцесса, бояться нечего.