Тетя была давней вдовой, но до сих пор носила черное и вела себя так, словно поминутно скорбела о давно ушедшем супруге. Причем, у Клэр возникло стойкое подозрение, что тетка по старости и запущенности склероза не помнила даже имени почившего в бозе мужа, не говоря уже о том, как он выглядел когда-то. Но выходила из положения очень ловко, приговаривая: «Мой бедный, преждевременно скончавшийся супруг». Для окружающих этого было более, чем достаточно.
Девушка не имела ничего против того, что тетя Жозефина поселилась в ее доме, напротив, это было даже приятно. Очень уж не хотелось находиться там совершенно одной, если, конечно, не считать Франсин и ее новоиспеченного мужа. Да, прошло совсем немного времени, и служанка стала мадам Мориньи, супругой доктора. Клэр только приветствовала это и выделила неплохую сумму на осуществление этого торжественного события, хотя и не присутствовала на нем лично по причине траура.
Что же касается нынешнего проживания ее новоявленной опекунши, то это было удобно им обеим. Клэр не хотела покидать свой родной дом, а тетя Жозефина не желала возвращаться обратно в свой, будучи весьма стесненной в средствах. Так что, на предложение племянницы она согласилась с восторгом.
Тетка не мешала Клэр, она вообще была женщиной спокойной, необременительной и не занудной. Единственное, что приходилось сносить от нее девушке, это частые упоминания о безвременно скончавшемся дядюшке и утомительные просьбы не нервировать ее и без того слабое сердце. В трогательной заботе о своем больном сердце тетя Жозефина избегала любых волнений, в частности, забот о том, где именно находится девушка, доверенная ее заботам, чем она занимается и как поживает. Зато тетя неукоснительно соблюдала все правила приличий, строго следя за порядком в доме. Главное, что ее беспокоило, чтобы племянница никогда не опаздывала к завтраку, обеду и ужину, а также к ежедневным вечерним посиделкам в гостиной, где тетя обычно вязала и рассуждала о бренности всего земного, а Клэр откровенно скучала, пряча зевоту.
Горечь утраты потеряла свою остроту спустя несколько месяцев. После Клэр вспоминала своего батюшку лишь с печалью и сожалением о том, что его жизнь прервалась так внезапно от руки мерзавца, который… Тут девушка запрещала себе думать вообще. Мысли о графе не вызывали в ней ничего, кроме ярости, которая отнюдь не поутихла со временем. А сожаление вызывало только одно: что его нельзя было стукнуть канделябром по голове еще разок, да посильнее.
В общем, год, прошедший после кончины барона прошел очень тихо, спокойно и в полнейшей изоляции от остального мира. Хотя самой Клэр казалось, что прошло как минимум лет десять, а то и все пятнадцать. Ни с кем не общаясь, девушка начинала думать, что все происшедшее с ней было всего лишь сном, навеянным прочитанным на ночь романом. Если уж на то пошло, события, произошедшие с ней, могли приключиться только в романе, а не на самом деле. Возможно, все это ей почудилось, а она приняла фантазию за реальность. Хотя справедливости ради следует сказать, что особенно буйными фантазиями по этой части девушка никогда не отличалась. Может быть, ей и в самом деле все это приснилось? И граф, и герцог, и господин Ренуар, и месье Мориньи… Хотя нет, месье Мориньи ей как раз не приснился, уж его-то Клэр видела каждый день. Какая-то наиболее устойчивая галлюцинация.
Что касается господина Ренуара, то сценой в саду эта история не заканчивалась. Было и продолжение, хотя вспоминать об этом Клэр не любила. В то время она и без того чувствовала себя хуже не бывает, а приход назойливого и нежелательного поклонника никак не мог улучшить ее настроения.
В тот самый день, когда Клэр собралась покинуть Париж и вернуться домой вместе с телом отца, в доме появился новый непрошеный гость. Правда, вел он себя куда приличнее и пристойнее, чем граф де Ренье, и проник в дом официальным путем, то есть, через дверь, конечно, но посредством стука, и испросив разрешения у открывшего ему слуги, позволено ли ему видеть мадемуазель де Каванте. |