— Проклятие! — прорычал киммериец, не ожидавший бунта. — Клянусь Кромом, приятель, как-нибудь мне придется заткнуть тебе рот вот этим!

Он поднял огромный кулак, благоразумно не поднося его слишком близко к Майло, и с мрачной ухмылкою прибавил:

— Попадись ты мне парой лун раньше…

Затем, не обращая более никакого внимания на спутника, он поднялся, сгреб со стола все кости, подошел к псу и высыпал сие королевское угощение прямо перед его носом. Крестьяне замерли на миг с набитыми ртами, тупыми коровьими глазами глядя на варвара; пес же не выразил ни благодарности, ни удивления, ни радости — он только походя, небрежно, лизнул руку дающего и спокойно принялся грызть кости.

— Все верно, парень, — бормотнул Конан, отходя к лестнице, ведущей на второй этаж — там для него и Майло давно были приготовлены лучшие, по утверждению хозяина, комнаты. — Наплюй на всех и живи как живешь…

Варвар зевнул. Глаза его уже слипались, и расслоившиеся носки старых сандалий то и дело задевали края ступеней: после долгой дороги без отдыха и сытной трапезы он хотел сейчас только одного — спать…

…Напрочь забыв про Майло, Конан свернул в короткий темный коридор, толкнул первую попавшуюся дверь, и, сквозь пелену дремы узрев там широкую тахту, с места бухнулся на нее, в последний момент вдруг вспомнив горячие быстрые руки Сигны, ее стон и всхлип…

В следующее мгновение он уже храпел, разом окунувшись в теплый черный туман сна…

* * *

Пробудился Конан в середине ночи от страшного шума, сотрясавшего весь дом. Здесь смешались и визг, и крик, и рев, и вой, и еще что-то — знакомое ему с детства — вроде звериного плача и стона.

Сначала он решил, что сии странные звуки есть продолжение того сна, который только что привиделся ему и был мерзок и страшен, но, едва прислушавшись, разобрал вдруг во всей этой какофонии рычание Майло, забытого им внизу. Тотчас в воображении его возникла скорбная фигура хона Буллы, и черные глаза с невыразимой печалью и укором уставились на юного варвара, не сумевшего уберечь его сына от мучительной смерти…

Взревев, Конан мигом слетел с тахты, при этом немного не рассчитав расстояние и коленом с маху треснувшись об дверь, выскочил в коридор, оттуда на лестницу, а с лестницы, двумя прыжками через все ступени, в общий зал, где глазам его открылось нечто невообразимое.

Хозяин трактира, трое его слуг и прежние посетители, к коим за это время прибавился еще один, сдвинув к стенам все столы и лавки, стояли полукругом и вопили что было сил, потрясая кулаками и подпрыгивая на месте. Охваченные безумным азартом, все они смотрели в центр зала, где в обнимку с огромным черным медведем плясал Майло.

Хмыкнув, киммериец остановился, сунул меч обратно в ножны.

— Давай! Давай!

— Дави его!

— Жми!

Мигом позже Конан понял, что товарищ его вовсе не пляшет, как это могло показаться сначала, а борется со зверем всерьез. Щегольская шелковая рубаха его на спине была разодрана надвое, и из прорехи виднелось окровавленное тело со следами медвежьих когтей; концы длинных белых волос, тоже обагренные кровью, мотались из стороны в сторону всякий раз, когда человек пытался головой отбить морду зверя, разевающего страшную пасть у его шеи — зубы медведя клацали, не доставая плоть, и он дико ревел, тряся башкою и притоптывая на месте.

Несмотря на то, что бойцы оказались почти одного роста, шансы их были, конечно, неравны. Майло рвался и извивался в могучих лапах зверя, тогда как тот стоял без движения и только сдавливал противника все крепче и крепче. Но в тот момент, когда публика уже открыла рот для разочарованного вздоха, человек вдруг крутнулся вокруг своей оси и выскользнул из тисков медведя как медуза из руки.