Так. Вышли мы после службы с братом Ионой по дрова (зачем я все это пишу?), двигались по средине озера, по наезженной колее. В этот день впервые за последнюю неделю шел снег. Падал не хлопьями, а мелкими плоскими звездочками, как обычно и бывает в мороз. Очень скоро ему удалось отбелить ледяную поверхность озера, уже присыпанную сухими листьями и хвоей, измятую и пятнистую, как камуфляжная форма. В лесу мы пилили недопиленное в прошлый раз дерево. Спокойно так пилили. Я теперь хорошо это делаю и по части двуручной пилы сам могу быть инструктором. Если вернусь когда-нибудь в Мюнхен, обязательно всех там этому обучу. Только уж чувствую, что не вернусь. Говорят, у птиц есть какое-то устройство, что возвращает их домой. И у меня такое было, но сейчас, по-моему, сломалось. Где дом мой?

Пилили мы пилили, не зная о близкой своей судьбе. За нашими спинами тревожно не хрустнул наст, и не взлетела птица, обрушивая снег с раскачавшейся ветки. Я даже не успел испугаться, когда свободной рукой Иона швырнул меня, как мячик, в снег, а откуда-то сбоку раздался выстрел. И уже из сугроба я увидел, как одним прыжком Иона оказался на моем прежнем месте, прикрывая меня от невидимого стрелка. Иона сделал едва заметное движение вперед, и из-под приподнятой его руки я разглядел того, кому удалось меня здесь разыскать.

Это был, как ни странно, Смит. Говорю «как ни странно», потому что даже в ту трагическую минуту я успел удивиться его появлению — да еще и в темных очках. Я не мог поверить, что его воинственная родина с таким упорством посылала мне вслед этого неумеху и неудачника. Еще менее мог я допустить в себе что-то такое, что вызвало бы в нем неутолимую личную ненависть. Но факт оставался фактом: мой альтер эго, мой черный человек Смит продолжал охотиться за мной. Он преследовал меня со страстью палача к жертве, с привязанностью греха к согрешившему. Являлась ли моя политическая деятельность грехом?

Иона успокаивающе вытянул руки в направлении Смита, но тот показал пистолетом, чтобы монах ушел вбок. Иона сделал шаг к нему.

— Не стреляй. Разве можно убивать человека?

Смит не стал отвечать. Вероятно, такого вопроса не было в англо-русском разговорнике. Он выстрелил в обход Ионы, и пуля пропела над самой моей головой. Теперь я хорошо видел его лицо. Темные очки, надетые, очевидно, ввиду снега, подчеркивали его холеную бледность и придавали ему безошибочно шпионский вид. Возможно также, что они утверждали Смита в его профессиональной состоятельности.

Иона медленно двинулся на него. На уровне плечей держал свои непомерные ладони (если что и могло ужаснуть Смита, то именно они), и это было похоже на объятия. Хотел ли он закрыть меня, загипнотизировать убийцу или сгрести его в кулак вместе с маленьким черным пистолетом — только Смит снова выстрелил, и я увидел, как на тыльной стороне правой Иониной ладони взорвалась кожа. Пуля прошла насквозь.

— Уходи с Богом, — Иона продолжал медленно приближаться к Смиту, — ты еще никого не убил. Тебе еще все простится. Уходи.

Смитовские очки отражали нескладную фигуру Ионы. Смит сделал шаг назад и прострелил Ионе вторую ладонь.

— Уходи, братец. Бог тебе судья, а мы тебя преследовать не будем.

Смит в упор выстрелил в Иону. Не меняя положения рук, Иона медленно подступал к нему.