Будильник трудолюбиво отсчитывает минуты, заботливо приговаривает: подремли еще, хозяин, побалдей, полное право сегодня имеешь, в будни наверстаешь потерянное время. От тебя не уйдет.

Конечно, наверстаю! Установленный издательством срок не отодвинуть – забит в договоре. Придется поишачить.

По долголетней привычке проснулся я в шесть утра. Обычно выглатываю стакан черного кофе с куском хлеба и усаживаюсь за машинку. На этот раз послушался заботливого будильника. Подремлю незапланированный стольник минут, лениво поднимусь, уберу в диванный ящик постель и начну накрывать на стол. Без непременной физзарядки и иоговских поз.

Чем именно стану накрывать и украшать праздничный стол – продумано заранее.

Прежде всего – юбилейная бутылка мартини, купленная в комке еще на прошлой неделе. В засаде – родная «столичная». Пусть не в узорчатом оформлении, зато по крепости не уступит. Закуска изготовлены не без помощи соседей: винегрет, разделанная селедочка, тонко нарезанные колбаса и сыр, малосольные огурчики и помидорчики.

Что касается винегрета – изобретение Аграфены Николаевны, доброй старухи с ловко подвешенным языком. Она занимает аппартаменты из двух комнат, вместе с больным мужем, дедом Пахомом, и шестнадцатилетней внучкой Верочкой.

Обычно добрые женщины всех возрастов отличаются полнотой – этакие пампушки с ручками сардельками, ногами тумбами, тройным подбородком, обширной грудью. Бабушка из коммуналки – редкое исключение: сухая, поджарая, быстрая на ногу и на язык.

Селедку разделала и обложила резанными овощами и луком вторая соседка – холостячка Надежда Дмитриевна, живущая в первой от входа комнате. По ее требованию соседи именовали ее по заграничному – Надин. Окликнешь русским именем отчеством – фыркает по кошачьи и отворачивается. Словно паспортное ее имячко – некий рвотный порошок, подсунутый при рождении.

Кроме разделанной и украшенной селедочки, холостячка презентовала юбиляру во временное пользование хрустальные стопки и фужеры, расцвеченные тарелки и блюда, ножи и вилки. На шесть персон, Тем самым намекнула на обязательное коллективное застолье, в котором она должна принять самое активное участие.

И все же мне больше по душе бабушка Феня.

Вежливенько постучится в дверь. Откроешь – стоит со старым подносиков в руках. На морщинистом лице светится добрая понимающая улыбка.

– Отведай, Игнатьич, моей стряпни…

– Что вы, что вы, баба Феня, не хочется мне есть. Так наобедался – невмоготу. На целую неделю хватит, – а голодный желудок бурлит, подталкивает взять из рук старухи вкуснейшие пирожки с картошкой либо блины с маслицем. – Зачем вы транжиритесь? Ведь на одну пенсию живете…

– Не на одну, а на две, – прижмуривается старуха. Будто две пенсии, ее и мужа, равнозначны достатку того же Березовского либо Черномызина. – Хватает нам, неча жалиться.

Поставит поднос на стол и начинает шуровать в шкафчике, где, по идее, должны храниться продукты. Шурует и бормочет: гречки почти не осталось, пшена – на донышке, заварки не вижу.

По традиции, во избежания кухонных разборок, жильцы нашей квартиры, не сговариваясь, хранят продукты в своих комнатах. Только скоропортящиеся прячут в холодильники на кухне. В отдельных банках или пакетах.

Забота о холостом мужике – своеобразное хобби старухи, скрашивающее фактическое ее одиночество.

А вот Надин, она то почему ухаживает за сорокалетним мужиком?

Ответ – единственный. С некоторых пор у меня зародилось подозрение о нечистых замыслах фигуристой бабенки.