Аркадий Карасик. Похищение королевы
1
Даже едва слышные звуки казались мне грохотом камнепада. Особенно, ранним утром. Жена, тепеь бывшая, несмотря на то, что не вымаран штамп в паспорте, часто говорила: фантазер ты, Пашка, выдумщик. Ну, ладно, выкаблучивайся в своих романах да повестях – в быту зачем фокусничать? Непременно и сейчас бы укусила обидными словечками, спрятанными под мягкость и нежность. Как когти у кота. Слава Богу, избавился и от ехидины жены и от вечно пьяного ее сыночка от первого брака. Сам себе хозяин! Хочу – обедаю, хочу голодаю, есть желание – сажусь за пищущую машинку, одолела лень – гуляю по городу, любуюсь разукрашенными частными витринами, пьяными бомжами, унылыми попрошайками и бесстыдными проститутками. Одолеет скука – вокзал через три квартала, садись на электричку и жми в матушку столицу. Хорошо! Впрочем, зря я так думаю – Машенька вовсе не ехидина и сбежал я от нее не из за колючих словечек. Редкие приступы раздражения прощал, потому что видел как нелегко достается ей фокусы алкаша сына, как она переживает, видя в какую грязную яму он катится. И все же ушел. Собрал старомодный чеможан желтого цвета и позорно удрал, не попрощавшись… Древний двухэтажный дом в городишке Дремове, где я приобрел небольшую комнатушку в коммуналке, стоит в стороне от многомашинного шоссе и оживленных улиц. Жильцы в своем большинстве – почти ровесники зданию, тихие и непьющие. Скандалов не бывает, семейных свар – тем более. Для человека творческого труда – благодать. Сиди, стучи на машинке или рисуй дефицитными красками натюрморты и портреты известных политиков. Напечатал или нарисовал – тащи на продажу либо в издательство, либо на Арбат. Авось, купят, обеспечат автора куском хлеба да пачкой зарубежного маргарина. Производства далекой Новой Зеландии. Будто забастовали российские коровенки, отказались работать на благо родной страны. Правда, укрыться в Дремове мне пришлось не для изобретения лихо закрученных сюжетов и сентиментальных переживаний наспех придуманных героев. Тем более, не по причине женского воспитания, более похожего на визг ржавой пилы. Достал Виталька, пасынок. Что ни вечер – пьянка, что ни утро – похмелка. Но это еще можно пережить, страшно другое. Опрокинет парень пару стаканов – желает «кулачного общения». На улице можно получить отпор либо попасть на зубы ментам, а дома – раздолье. Муж матери, то есть, я, – худой и слабосильный интеллигент, где ему управиться с двадцатипятилетним качком? Вот он и поливал меня сгустками черного мата, вот и размахивал перед носом пудовыми кулачищами. Маша вертелась крутилась между мужем и сыном. С одной стороны, не хотелось ей развала с таким трудом созданной семьи, с другой – страшилась скандалов с пьяным сыном. Войдет в штопор, убьет или поранит, сбежит из дому, свяжется с какой нибудь бандой. В конце концов, посадят, заведут дело и несколько лет будут раскручивать. Не подтвердятся факты – выпустят, подтвердятся – суд и зона. Страшно! Как не крути, – сын. Выходила, подняла его, вкалывала на трех работах… Виталька наотрез отказался дать согласие на прописку материнского супруга, опасался: войду в силу – выживу из квартиры пьяного пасынка. Практически я был бомжем. Прописка подмосковная, жил у Маши, как говорится, на птичьих правах. Случись что нибудь с ней – окажусь на улице, либо в подземном переходе, либо – на вокзале. Вот я и решился уйти добровольно. Получил пару гонораров – на приличную «двушку» или даже «копейку» не хватило, пришлось податься в коммуналку… Утро, с которого я начинаю свое повествование, – не буднично серенькое – окрашено в праздничные тона. |
