Сняла теплые перчатки Катерина, бережно взяла в руки холодную, дрожащую на ветру веточку, прижалась к ней щекой. И не слышит, не чувствует, как бегут по ее горячим щекам слезы. Жалко ей березоньку, и хочется обнять, и увезти с собой, и посадить под окном своей московской квартиры…

— Ну, ладно, ладно, Катюш, пойдем туда, на вершину холма.

Катя едва слышно говорит:

— Она ведь живая. Жалко мне ее.

— Жалко. И мне жалко. Но она сама выбрала себе судьбу. Она тут от Бога и пусть живет.

А Григорий все про айсберг рассказывал. И он ведь будто душу имеет. Заплывет к ним из каких–то немыслимых краев и остановится словно в изумлении. Стоит, точно корабль на якоре, а вокруг него стаи рыб кружат. Много ее становится. То ли окуньки тасманские, как и мы любопытные, то ли в щелях его прячутся от врагов, но только наш улов становится едва ли не вдвое больше.

На минуту он замолкает, а потом заключает:

— Чудно устроено в природе. Я вот тут уж третий год рыбачу, а душу рыбью понять не могу. Человека тоже нелегко понять, особенно если он не свой, не из русских, а вот душу рыбью и вовсе нельзя постигнуть.

Катерина слушала его, затаив дыхание; она очень бы хотела, чтобы и на этот раз к ним приплыл айсберг. Попросила у Григория бинокль, стала смотреть в пламенеющую вечерней зарей даль моря. И там на самом горизонте вдруг увидела черную точку. Изумленным голосом проговорила:

— Там что–то чернеется. Уж не корабль ли это?

Григорий взял бинокль, устремил его к черте горизонта. И голосом, в котором слышалась явная тревога, сказал:

— Да, похоже на корабль. Жаль, что подводный крейсер ушел.

Извинился и предложил спутникам возвращаться в гостиницу, а сам направился к трем домам, в которых жили рыбаки.

С ощущением какого–то тайного тревожного чувства ложились спать наши друзья. И неизвестно, сколько часов они проспали, когда к ним постучали. Олег открыл дверь и увидел на пороге трех дюжих парней в наглухо закрытых плащах. Пригласил их войти. И один из них, видимо главный, приложив два пальца к виску, что–то сказал на французском. Олег на английском ответил:

— Я вас не понимаю.

И тогда гость заговорил на плохом английском:

— Мой командир приказал вам следовать на наш корабль.

Олег возразил:

— Мы — граждане России, туристы, и вашему командиру не обязаны подчиняться.

— Вам придется подчиниться.

Поднял голову и с гордостью добавил:

— Остров Кергелен принадлежит Франции. Мы вынуждены вас арестовать.

И уже спокойно, примирительно пояснил:

— У вас нет другого выхода. Корабль «Святой Себастьян» и его экипаж арестованы и будут доставлены в один из портов Франции. Мы и вас доставим в нашу страну. Не оставаться же вам в этой проклятой дыре до пришествия Страшного суда! Да вы тут и месяца не проживете. Окочуритесь от голода и холода. Рыбаки–то — браконьеры и должны предстать перед нашим судом.

Делать было нечего, и они повиновались. Собрали вещички, оделись в только что приобретенную рыбацкую робу, и их на катере доставили на корабль. Поместили в небольшой каюте, где уже дожидался своей участи Рыжий Дик. Ему было совестно смотреть в глаза нашим туристам, и он, как только вышли французы, пробурчал:

— Пираты! Плохо наше дело. Не говорите, сколько рыбы мы продали подводникам. Будут требовать выкуп.

— А ваш корабль? — спросила Катерина.

— Корабль арестовали, а меня взяли в заложники. «Себастьян» со всеми рыбаками будет следовать за ними к берегам Африки. Если же он в бурю или шторм, или темной ночью ненароком оторвется, они и за корабль потребуют выкуп. И это будет очень большая сумма.