— Хочешь, куплю тебе подарок?

— Подарок? Мне? С какой стати? Ты купи подарок своей невесте. А я помогу тебе выбрать.

Смотрели перстни, броши, серьги, но Ахмет подарка не купил.

— А ты скупой, — сказала Вера.

— Нет, я не скупой. А только подарок Соне покупать не хочу.

Вера пожала плечами, и они вышли из магазина.

1972 год! Теперь двухтысячный. Двойка и три ноля. Три ноля бывают раз в тысячу лет!.. Кто из сверстников Трофимыча думал дожить до такого года? Помнил он, как офицеры в перерыве между боями, радуясь, что после жаркой схватки уцелели, сидели на бруствере окопа и кто–то сказал: «Интересно будет: если кто–то из нас уцелеет на войне и будет потом жить этак лет до пятидесяти?..» Дальше такого срока не шли и самые смелые мечтания. А тут — 2000‑й!.. Где–то они теперь, его однополчане? Ведь не один же он дожил до этих трагических в истории русского народа трех нолей?..

Нина не дожила. Умерла в декабре 1997‑го. Верочка с Ахметом живут в мире и согласии. У них, как и ожидал Трофимыч, родился мальчик. Они назвали его не по–русски и не по–судански — Артуром. Он, как и его отец, закончил аспирантуру и два года работал в Химической лаборатории, но ее закрыли и Артур очутился без работы. Сейчас он в спальне, прилегающей к кабинету Трофимыча, и вот уже трое суток из нее не выходит. Пережил жесточайший стресс и теперь никак не может оправиться. Вместе с одним бедствующим поэтом, живущим неподалеку, они подрядились отделать под европейский стиль три комнаты в трехэтажном особняке, приобретенном недавно армянами. Трудились два месяца, а когда пришло время сдавать работу и получать деньги, хозяин с холеной и наглой физиономией стал кричать:

— Это работа — да? Вы называете это работой?.. Я прикажу все переделать! А вы скажите спасибо, что я не беру с вас штраф!.. Убирайтесь отсюда!

— Но вы же ничего нам не говорили, — возразил поэт. — Видели, как мы отделали одну комнату, другую и — молчали.

— Убирайтесь! — заорал хозяин. И толкнул поэта.

Но поэт размахнулся и ударил его по уху, — да так, что тот свалился. Набежала охрана, русские здоровенные парни, и стали избивать своих собратьев. Двое били Артура, а толстая как бочка хозяйка кричала:

— Бейте, бейте их, но не до смерти! — отвечать придется.

Из других комнат выбежала старуха, и тоже толстая. Эта вопила:

— Турка бейте, турка. Такой меня в Армении ножом резал!

Поэту сломали ключицу, ударили ботинком в низ живота. Артур оттащил его на дорогу, и железная калитка усадьбы, щелкнув замками, захлопнулась. Артур отвез товарища в больницу. Вернувшись домой, поднялся в кабинет деда, сказал:

— Позволь мне полежать у тебя в спальне. И никому не говори, что я тут.

— Пожалуйста, но что с тобой? Ты весь в синяках.

— Ничего, протру лицо спиртом — пройдет.

— Ты с кем–то подрался?

Артур опустил глаза и долго сидел молча.

— Армяне так заплатили за работу. Должны нам по пять тысяч долларов, а мы получили — вот…

Артур тронул лицо рукой.

— Поэта в больницу отвез.

Трофимыч поднялся из–за стола:

— Это никуда не годится. Надо принять меры!

Артур согласился:

— Надо, конечно, но какие? У них деньги, охрана, милиция и прокурор… — все куплены. Ты же знаешь: они рынки контролируют. Мафия!

Трофимыч вернулся на место, задумался.