|
Прошел в спальню: здесь две кровати и на них шелковые покрывала. «Две. Для кого старался?..» — подумалось горько. Тихонько снял покрывала, вышел на балкон и там вытряхнул. Облако пыли поднялось над балконом и поплыло в сторону института Америки. Одеяла, а затем и простыни оказались вполне чистыми. И Олег подумал: «Здесь буду жить». Писательская дача ассоциировалась с Артуром, Екатериной — туда ехать совсем не хотелось. И о Катерине он думал отстраненно, как о чем–то далеком и чужом. Ему сейчас впервые пришла мысль: «Совсем ее и не люблю! И слава Богу!» Любовь — это несвобода, оковы — это все то, чего он особенно боялся.
От души будто отвалился тяжелый камень. Не совсем отвалился, а лишь перестал так сильно давить. Ему даже пришла мысль: «Жениться я еще могу, но любить — избави Боже!» Прилег на кровать, стоявшую поближе к окну, позвонил Вялову и Малютину, пригласил их вечером на чай. Потом позвонил банкиру, у которого держал большую сумму денег. Это был молодой еврей, родственник семьи Горбачевых, или, по крайней мере, так о нем говорили. Он стал банкиром еще за несколько дней до развала Советского Союза, — видно, знал заранее, и вначале работал каким–то незаметным клерком, а затем вдруг получил команду из министерства финансов принять банк. В один день ему вручили все ключи и коды от золотых кладовых, и в тот же день он уволил большинство служащих и набрал новых, — своих да наших. Возле банка и в самом банке появились вооруженные люди, охрана десятикратно увеличилась. Звали его Романом. В банке его не оказалось, он лежал дома с температурой и ни с кем не говорил даже по телефону. Но когда ему сказали: «Олег Каратаев», он схватил трубку и осипшим голосом воскликнул: — Олег, — ты? — Я, я… Что с тобой случилось? Ты никогда не болел, а тут вдруг — температура? — А-а, пустяки! Выпил холодного пива. Ты же знаешь: у нас сейчас мода на пиво. — К тебе приедет мой человек: распорядись, чтобы ему выдали крупную сумму, — и так, чтобы без шума, в комнате, чтобы никто не видел. — Все будет сделано, но скажи мне, Олег: какую сумму ты хочешь снять? И уже почему берешь наличными? Это же опасно. — Не беспокойся, сумма не так велика. Буду несколько раз брать по пятьдесят–сто тысяч. Пустяки! — Да, это пустяки. Я думал, ты смахнешь сотни миллионов! — Но разве сотни миллионов можно унести в сумке или чемодане? — Сотни нельзя, а десятки можно. — Ты за мои вклады не беспокойся: сегодня я возьму десяток миллионов, завтра положу на вклад сотню. — О! Ты всегда меня поражал уже таким размахом… У тебя что — есть цех и там печатаешь доллары? Но я шучу, шучу. Твои доллары валятся словно с неба, и нас не интересует, какой это Яхве оттуда тебе их сыплет. Я твои вклады держу в строжайшем секрете. И так будет всегда, пока наша власть. А власть мы взяли навсегда. Октябрьской революции больше не будет. Матрос не придет в банк и мне не скажет: ты — временный, уходи! Никуда я не уйду и буду хранить твои денежки. И лишь немножко брать с них процент. Ты же знаешь: процент — наше изобретение. Ты делаешь деньги, мы делаем процент. И неизвестно, кто из нас умнее. Завтра тебе уже могут не давать деньги, а наш процент останется. Процент — это родничок, который течет вечно. Но ты, пожалуйста, не думай, что Роману так легко держать твой вклад в секрете. Нет, не легко, но Роман будет крепко держать секрет. В министерстве финансов появился какой–то ке–ге–бешник и на нас шлет комиссии. Ты слышал по телевизору, как прижали Гуся… Ты не знаешь Гуся? Ах, Боже мой! Чего же ты тогда знаешь? Гусь — это Гусинский, Банк «Медиа- Мост», олигарх! Он скажет ребятам из НТВ, и они тебе сделают котлету. |
