Это явилось заключительным аккордом со стороны Капоне и Рикки, направленным на то, чтобы прекратить все эти аферы с вымогательством и закрыть это чертово дело.
Уилсон снова задумался:
– Капоне в то время был в Атланте.
– Правильно. И с оптимизмом смотрел в будущее, надеясь выбраться из тюрьмы с помощью таких традиционных средств, как его адвокаты и подкуп, а не путем таких диковинных маневров, как злополучное похищение ребенка Линдберга. А Рикка, находящийся на свободе, в это время устраняет всех, кто имел отношение к этому похищению. Он использует пивную войну между Уэкси Гордоном и нью-йоркскими гангстерами как удобное прикрытие для того, чтобы убрать Хэссела, Гринберга и, возможно, еще несколько человек, участвовавших в заговоре; примерно в это же время убивают Боба Конроя и его жену.
– Нет, – неуверенно сказал Уилсон. – Конрой и его жена... это было двойное самоубийство.
– Черта с два! И почему, черт возьми, вы мне так и не сказали ни разу, что выследили Конроя? Я раз пять звонил вам по этому поводу.
Довольно кротко он сказал:
– Вы тогда уже не занимались этим делом. Честно говоря, мне это не приходило в голову. Если вы правы в отношении этого жуткого убийства, то почему тогда не убили Гастона Минза?
– А зачем убивать Минза? Все равна никто не верит тому, что он говорит. К тому же я добрался до Хэссела и Гринберга за несколько минут до их убийства. О них я узнал от Минза, выколотив их имена из него. Но я не успел с ними толком поговорить – они стали жертвами пивной войны.
– Вы думаете, Минз продал их Рикке?
– Я уверен в этом. Это позволило Минзу пойти в суд и свалить все на Хэссела и Гринберга, которые были мертвы и ничего не могли сказать в свое оправдание. Тем временем, узнав о том, что в лесу обнаружили маленький труп, Вайолет Шарп повредилась умом; в каком бы качестве и в какой бы мере она ни участвовала в этом похищении – вы, должно быть, помните, что на ее счету в банке лежали неизвестно откуда взявшиеся две тысячи долларов, – она наверняка не ожидала, что ребенка убьют, и конечно не могла знать, что найденное тело не было Линдбергом-младшим.
– И она приняла яд, – сказал Уилсон.
– Или была убита. Никто на самом деле не видел, как она принимала яд. Она была больна, лечила нервы; возможно, ее отравил Уэйтли.
– Он же не работал в имении в Энглвуде.
– Он часто бывая там. Слуги в обоих этих имениях представляли, так сказать, одну сплоченную семью. Как бы то ни было, она была свидетельницей, и ее не стало. Смерть Уэйтли кажется мне не менее подозрительной. Я думаю, стоит разобраться с тем, почему человек, который сроду не болел, вдруг умер от язвы желудка. Аутопсия его тела проводилась?
– Не знаю, – признался он.
– Даже если смерть его была естественной, какой стресс вызвал эту кровоточащую язву? Над этим тоже стоит задуматься, не так ли? А разве смерть Фиша наступила не в самое подходящее время? Кстати, я точно не могу сказать, где пересекаются пути Фиша и Уэндела. Уэндел мог участвовать, а мог и не участвовать в вымогательстве на кладбище; но зато я знаю, что сестра Уэндела живет возле кладбища святого Реймонда.
– Что?
– Что слышали. Запишите это тоже. Как бы то ни было, по крайней мере часть этих денег оказалась у Фиша, и то ли его болезнь, то ли страх перед Капоне.
Риккой или даже арестом заставили его поспешно уехать в Германию, оставив немного наличных спрятанными в доме его приятеля Хауптмана.
– То есть вы считаете Хауптмана невинной жертвой обмана, – сказал Уилсон, насмешливо улыбаясь.
– Единственное, в чем он мог быть виновен, так это в том, что вместе с Фишем участвовал в контрабанде наркотиков под прикрытием пушного бизнеса. |