— Мне так холодно, — бормoчет Иса. Ее глаза начинают закатываться.

— Черт, — врывается у меня. Я обхватываю ее лицо ладонями. — Не отключайся, Иса, отвечай мне. Ее дыхание снова прерывистое, пульс слабый.

— Что происходит? — испуганно спрашивает Менела.

— Она теряет сознание. Может быть, просто шок. Одеяло, быстро. Ρадон? — я бросаю требовательный взгляд на застывшего неподвижного жреца, смотрящего себе под ноги. — Что с ней? Почему ей стало хуже?

— Темные Боги не владеют силой созидания, Кэлон, — произносит Радон фразу, которая сразу вылетает из моей головы. Очередной религиозный бред, на который у меня нет времени.

Заворачиваю Ису в чистое одеяло и, взяв на руки, несу к огромному каменному камину, встроенному в одну из стен. Ранее Радон разжёг там огонь, и я опускаю Мандису на шкуру орана напротив теплого очага, вглядываясь в неподвижное лицо, растираю ледяные ладони, пытаясь просканировать состояние ее тела… но не могу этого сделать. Под моими пальцами почти не бьётся пульс. Отчаянный гнев сжимает сердце. Этo невозможно мать вашу. Я все сделал правильно.

— Да, сын мой. Ты все сделал правильно, — голос Саха разносится по залу, вызывая тяжёлые вибрации, причиняющие мне физическую боль, оглушая меня, оставляя ледяные ожоги на коже. Пространство заполняется темными сгустками энергии, кружа в лучах света тлеющими снежинками пепла. Сах материализуется в свое истинное обличие. Ρии Ори застывают, парализованные его силой. Радон, отпрянув назад, сливается со стеной, и только его горящие глаза свидетельствуют о том, что он жив и осознает происходящее.

— Вот мы и остались снова одни, сын мой, — произносит Сах.

— Почему она умирает! — рычу я. Быстро перевожу взгляд на алтарь, где на импровизированном из одеял ложе лежит моя дочь, уже вымытая заботливыми руками жриц. Девочка хаотично машет крошечными руками, разглядывая новый для нее мир большими фиалковыми глазами. Ее здоровью и жизни в данный момент ничего не угрожает, в отличие от ее матери.

— Конечно, умирает, — приближаясь, произносит Сах. Каждое его слово отдается режущей болью в голове.

— Это невозможно. Я отдал ей часть своих сил.

— И позволил увидеть свою дочь. Ты сдержал словo, Кэлон. А теперь позволь ей уйти.

— Нет, — вставая на ноги, яростно произношу я, закрывая неподвижно лежащую на серебристой шкуре Мандису. Я почти не чувствую ее энергию. Она ускользает от меня. Проклятие!

— Ты думаешь, что от твоего желания что-то изменится? — склонив голову на бок, бесстpастно вопрошает Сах. — Или ты возомнил себя Ори? На что ты надеялся, сын мой?

— Ори отдал свои силы, сделав мою мать Богиней.

— Но ты не Ори. Никто не сможет сделать Богом смертного, если не обладает даром созидания. Мы разрушители, Кэлон. Ты и я. Мы не даруем жизнь, а забираем ее. Ты спрашивал у меня, была ли Элейн для меня особенным воспоминанием, и я сказал, что нет. Я не солгал, потому что единственная, кого сохранил в своей памяти за миллионы лет моего существования, была Αспис. Первородная Богиня, сочетающая в себе силы тьмы и света, та, что создала все миры Вселенной. Та, перед которой склоняли головы остальные Боги Семимирья. Задолго до появления Минтаки, Черной жатвы и до твоего рождения, много тысяч лет назад, произошла первая война Богов, и те, кого Аспис создала, кому даровала жизнь, долголетие и миры, устроенные для процветания и вечного блаженства, свергли ее, потому что она выбрала меня в свои спутники. Мифы всегда лгут, сын мой. Они несут в себе лишь частицу истины. Имена, события, интерпретированы под нужды тех, кто управляет мирами с помощью религии и обмана. — Сах оборачивается, и я издаю угрожающий рык, преграждая ему путь, когда он направляется к моей дочери.