— Я и без тебя справлюсь, — сказал Ронан, наклоняясь, чтобы подобрать одно из десятка поддельных водительских удостоверений.

Гэнси, вышагивающий рядом со своей разрушенной миниатюрой Гинриетты, остановил взгляд на Ронане. В его глазах было нечто глубокое и безрассудное. Существовало столько разных версий Гэнси, но эта была редкой, начиная с внедрения присутствия одомашненного Адама. Также эта версия была любимой Ронана. Это противоположность наиболее публичного лица Гэнси, которое было чистым контролем, заключенным в тонкую, как бумага, обертку академии.

Но эта версия Гэнси была мальчишеским Гэнси. Это был Гэнси, который купил Камаро, Гэнси, который просил Ронана научить его драться, Гэнси, в котором была заключена каждая дикая искра, да так, как не было заметно ни в одной другой версии.

Освободил ли его щит под озером? Или оранжевое бикини Орлы? Раздавленные останки его разрушенной Генриетты и фальшивые документы, к которым они вернулись?

Ронана это особо не волновало. Все, что имело значение, это что нечто зажгло спичку, и Гэнси горел.

Они взяли БМВ. На ней было бы проще справиться с фейерверком, вставленным в выхлопную трубу, чем на Свинье. Ронан оставил Чейнсо сзади, к ее раздражению. Он не хотел, чтобы она выучила какие-нибудь плохие слова.

Ронан вел машину, так как знал, куда они направлялись. Он не сказал Гэнси, откуда он знает, куда ехать, а Гэнси и не спрашивал.

Солнце село к тому моменту, как они прибыли на старую деревенскую площадку для ярмарки, припрятанную на проселочной дороге к востоку от Генриетты. Место не использовалось для размещения ярмарки с тех пор, как окружная ярмарка лишилась финансирования года два назад. Теперь это было большое поросшее поле, усеянное прожекторами и нанизанными на них изодранными флагами, обесцвеченными от времени.

Как правило, заброшенная территория ярмарки была кромешной тьмой ночью, вне досягаемости огней Генриетты и далекой от любых домов. Но сегодня прожектора расплескали стерильно-белый свет по траве, освещая беспокойные силуэты более десятка автомобилей. Ронан думал, что было что-то невыносимо сексуальное в автомобилях ночью. То, как крылья преломляли свет и отражали дорогу, то, как каждый водитель становился анонимом. Их вид сбил ровный ритм его сердца.

Когда Ронан повернул на старую дорогу, свет фар осветил знакомый ситуэт белой Митсубиши Кавински, ее черную решетку радиатора. Его пульс превратился в ударные.

— Не говори ему ничего глупого, — обратился он к Гэнси. Теперь уже удары его стерео заглушались музыкой Кавински, басы пульсировали по земле.

Гэнси закатал рукава и изучал свою руку, сжимая и разжимая кулак.

— Чего глупого?

Сложно было сказать это с Кавински.

Слева от них появились из темноты два автомобиля, красный и белый, направляясь прямо друг на друга. Ни один из них не уклонялся от надвигающегося столкновения. Авто-сосунки. В последний момент красная машина вильнула, ее занесло в сторону, а белая посигналила. Парень наполовину свесился с пассажирского сидения белого автомобиля, уцепившись за крышу одной рукой и подняв средний палец на другой. Пыль окружила обе машины. Восхищенные крики заполнили пространство сквозь шум двигателей.

По другую сторону этой игры, усталая Вольво была припаркована под изодранным в нитки флагом. Она светилась изнутри, словно вход в ад. Спустя мгновение они поняли, что автомобиль был в огне, или, по крайней мере, собирался вспыхнуть. Вокруг Вольво стояли парни, пили и купили, их силуэты искажались и темнели на фоне тлеющей обивки. Гоблины вокруг костра.

Что-то сердитое и своенравное внутри Ронана беспокоилось и приходило в движение. Огонь съедал его изнутри.

Он подкатил БМВ нос к носу к Митсубиши. Теперь он увидел, что Кавински уже поиграл: правая сторона машины была отвратительно искалечена и помята. Это походило на сон: никаким образом Митсубиши не могла быть так искорежена, она была бессмертна.