Певец поспешно удалился, на ходу обещая подтянуться и стать.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ТЕ ЖЕ И ОСТАЛЬНЫЕ

Не доказано, что явления и факты, которые наука объясняет, более важны для людей, чем те, которые она объяснять не умеет.

К. Прутков‑инженер, мысль № 74

1

Когда они остались одни, Витольд Адамович добыл из нижнего отделения сейфа плоскую флягу с коньяком, отвинтил крышечку и сделал хороший глоток.

– А не кради! – с вызовом сказал он в сторону двери. – Не спекулируй, не обманывай…

– Давай‑давай, шпарь все заповеди, – буркнул Звездарик.

Хочешь? – помощник протянул ему флягу.

Семен Семенович покачал головой. (Не только бы головой покачать, а отчитать, пресечь решительно раз и навсегда. Блюститель правопорядка, в служебном месте… что это такое?!) Но он понимал состояние своего помощника.

– Брошу я это дело, – вздохнул тот, пряча флягу в сейф. – И прилетать не буду. У нас на Большом Сырте все‑таки духовно почище. Подамся на раскопки.

– Пока почище, – поднял палец начотдела. – Пока! Не будем бороться, эта зараза распространится всюду. Так что не спеши…

Витольд‑Виа промолчал. Оба находились сейчас под впечатлением “экзекуции” – так они между собой называли процедуру изъятия сутей. Да это и была экзекуция, без всяких кавычек.

Двойственность работы в ОБХС состояла в том, что от исследователей требовалась, с одной стороны, тонкость ума, эрудиция, высокая духовная культура, а с другой – результативное применение этих качеств завершалось вот такими насильственными операциями. Все справедливо, законно, иначе истинному владельцу похищенную пси‑суть не вернешь, да и злоумышленник пусть прочувствует, чтобы впредь было неповадно… а все равно – насилие. И над внутренним, самым глубоким, интимным.

Оба они не были профессионалами пси‑сыска, да в Солнечной пока и не существовало своих профессионалов. Марсианина привлекли ради повышенной чуткости к любой фальши – врать ему было делом безнадежным. А Семен Семенович – тот и вовсе по сей день удивлялся капризному повороту судьбы, который сделал его блюстителем, пусть и в своеобразной области, правопорядка. Он – по прежней профессии ученый‑психолог и психотерапевт – никогда даже не симпатизировал блюстителям, скорее относился к ним корректно‑неприязненно; настолько, что и при чтении детективов отождествлял себя не с ними (пусть даже с самыми легендарными героями сыска), а куда более–с преследуемыми и разоблачаемыми преступниками. Это было, боже сохрани, не от внутренней тяги к преступлениям; просто как русский человек он всегда помнил древнюю заповедь: от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Зарекаться и вправду не следовало, но намотать на ус, читая детективы, как нашего брата раскалывают, запомнить ходы и уловки следователей, чтобы в случае чего их знать и получить срок поменьше, – это всегда не помешает.

А вот вызвали, сказали: “Семен Семенович, сейчас ваше место там”, – и работает.

“Он ведь, наверно, только и человеком‑то себя почувствовал, Ваня‑то Крик, – подумал Звездарик. – Черт, как‑то это все… процедуру изъятия надо совершенствовать, что ли: наркоз применять или гипноз?.. Ах, да не в этом дело! Я уж совсем как блюститель решаю. Концы запрятаны, найти их не можем: почему у нас такое творится? Ведь срамотища на всю Вселенную”.

Собственно, если глядеть широко, было понятно почему. Ценности, прежде не отчуждаемые, не отделимые от человека, отношение к коим у других, их лишенных, выражалось восклицаниями “Вот дал же бог таланта (воли, трудолюбия, здоровья…)!” или, реже, завистливым зажимом, интригами, клеветой – чтоб и свои убогие души потешить, – благодаря упомянутым операциям сделались отделимыми.